Молочницы призывный колокольчик
и шорох персика,
сорвавшегося с ветки,
и гул разбушевавшегося моря,
и лай собак,
и, следом,
лаю вторя —
незлобный крик проснувшейся соседки,
коз блеянье,
и квохтанье наседки,
и перекличка чаек с петухами,
и что-то,
что, еще не став стихами,
уже звучит сквозь лай и крик соседки.
Я — в отпуске.
В Крыму.
В начале утра.
Через резные листья винограда
и тюль
ко мне в окно струится небо.
Сквозь полусон я понимаю —
мне бы
давно уже постель покинуть надо
и коли досыпать, то там — у моря,
песчинкой став средь золотых песчинок
и капелькой волны пеношипящей…
Но совестно тревожить сладко спящих —
седеющую,
в лучиках морщинок
жену
и подрастающего сына,
за стенкой выводящего рулады
с усердием не мальчика, но мужа.
И я, ленясь, ловлю измену кружев
листвы,
лозы
и гроздьев винограда.
и, тихую испытывая радость,
внимаю музыке начавшегося утра,
где соло коз,
соседки
и наседки
соединяются в «Концерт для моря
и персика,
сорвавшегося с ветки».