В салоне самолета Михалыч сидел рядом с проходом. Народу было мало.
А между ним и иллюминатором вообще никого. Стюардесса сказала, что
всё. Высоту набрали, скоро обед. И еще что-то приятное.
И вся она была очень приятная.
И неприступная, как и положено стюардессе. Как высокая нота. Такая высокая,
которую никто никогда не возьмет. Или кто-то возьмет. Но так редко, что,
с точки зрения физики, это и есть практически никогда. Редкие процессы.
Типа взаимодействий нейтрино. Или залет метеора в форточку.
Михалыч украдкой залюбовался ее тапочками и белыми носками. И вдруг
сообразил, что видит такое впервые. Что не модельная обувь. И засомневался
насчет редкости взаимодействий и залетов:
- А если мне станет плохо?
- Вот кнопка вызова. Я говорила.
- Уже почти стало. Извините.
- Так-таки плохо?
- Немного беспокойно. Я скажу, если что.
Потом беспокойство и вправду образовалось. И стало расти по мере
приближения тапочек-носочков и всего изумительного остального. Которое
пятилось прямо на Михалыча и предлагало напитки. Михалыч пересел на
среднее кресло, установил и проверил все три столика. И дождался:
- Сок, вино белое, красное?
- Мне белое. А вот этим, им, - по красному!
Девушка невозмутимо, не спеша, выполнила тройную просьбу.
Улыбнулась едва заметно и продолжила работу.
"Надо же... Какая выдержка! И какие ресницы..."
Михалыч совсем разволновался и закурил. И расхотел обедать. И задумался.
"Если теперь не брать обед, подумает - алкоголик. Если взять три - обжора.
Если один - плохой едок. Если два... Надо подумать, время есть..."
Михалыч спросил:
- Два обеда можно?
- Два не положено.
И не улыбнулась. И даже немного нахмурилась. Михалыч начал не есть и
не пить и думать дальше. Думал всю Германию. До самой Польши.
Над Польшей нажал кнопку:
- Мне-таки не по себе.
- Может, от голода?
Вино и обед были нетронуты.
- Не от голода.
- Вот таблетки. Вот пакет, если что.
- У меня сердцебиение и головокружение. Можете на минуту рядом посидеть?
Стюардесса присела и начала психотерапию:
- Вы не волнуйтесь. Вот меня тоже постоянно тошнит в полётах. Уже 15 лет.
Никакие таблетки не помогают. Только тапочки помогают. Но тапочки
запрещены.
- И как же Вы... 15 лет...
- Никак. Терпела, и всё. Сегодня мой последний полёт. Командир разрешил
тапочки. Теперь его могут списать, как и меня. Представляете, "Эр Франс" -
можно, "Пан Американ" можно, даже "Абу Даби" можно... "Аэрофлот" - нельзя!
Михалыч разволновался не на шутку. И признался:
- У меня от Ваших тапочек сердцебиение. А теперь от Вашего последнего полета
такое волнение... На всю жизнь... За Вас, за командира, за тапочки!
Она тоже пригубила.