В степи, где жизнь обнажена, как нерв,
Где нет начала и конца, и края,
Монголка чаю наливала
И в почерневшие от копоти пиалы
Кусочки сахара кидала.
А рядом – дочь, не в силах матери помочь, лежала,
Кормя сосцами, как волчица, двух годовалых монголят.
А рядом – сын, темнее ночи,
То ли от солнца, то ль от порчи,
Монголке старой напророчил его лихой шаман.
А после – зять, не в силах взгляда оторвать
От сыновей и от груди жены.
А у монголки молодой взгляд быстр и колок, как иголка,
И больше вряд ли поглядит.
Игла-заноза здесь и так уже сидит, пониже сердца,
Наверно, дочь…
Там – молодые монголята, как стадо диких лошадей,
Бегут, бегут, чтоб доказать, кто бойче, лучше и сильней.
Там – стариков почетный круг, важнее всех любых синодов,
Указов сверху и приказов, там мудрости у них почёт!
А юрты жмутся ближе, ближе,
И каждый возглас будет слышен, и каждый шорох, и писк мыши,
И небо полог свой – все ниже, как будто бы стыдясь…
Там перекати-поле все ищет волю, волю, волю…
И не найдет никак.