Третий год полыхает война кругом, раздувает свои костры.
У Брунгильды разрушен фамильный дом и траншеями сад изрыт, и пока пожирает огонь луга, ждет Брунгильда сестер из битв, и она бы молилась за них богам, но не помнит слова молитв.
Где-то взрывы и крики, фосген, иприт, где-то рушатся города. У Брунгильды покой, тишина внутри и способность держать удар, как бы ни был он страшен, беречь других, если нужно спасать – себя, и её опасались бы все враги, этим страхом себя губя, но не может покинуть Брунгильда дом – он ей панцирь, её тюрьма: заклинали её и огнём, и льдом одиноко сходить с ума, ждать, что трупы сестер принесет река, беспокойно стоять в дверях – «Раз однажды не выполнила приказ, как теперь тебе доверять?»
Всё черней и черней с горизонта дым, раскаляются небеса, может, кто-то покорно и ждет беды, проклиная горящий сад, но Брунгильда уходит, собрав паёк, впереди только мгла и тьма, даже Смерть обошла б стороной её, только встречи та ждёт сама. И бросается в самый жестокий бой, в раскаленный от взрывов ад, словно древний берсерк, позабывший боль.
У неё нет пути назад.
Третий век полыхает кругом война, и над миром смог распростёрт, но Брунгильда забыла покой, она ищет гордых своих сестёр в самой жаркой из битв или где-то над, где туманы и вой ветров. И когда осколками от гранат разрывает её нутро, сквозь кровавую тьму она видит свет, снежный высверк, огонь костра, слышит голос бесплотный, как вздох в листве:
«С возвращеньем, моя сестра».