Ах, какие ножки
гуляют по Покровке!
Ах, какие грудки
колышутся над нею!
До того хотенные,
что даже мне неловко.
До того манящие —
ох, не свернуть бы шею!
А тут еще пророчество
твое по гороскопу,
что, дескать, одиночество
мое с большим вопросом...
А я такой весь праведный,
что мог бы всех их скопом
накрыть своею грудью,
как вражий дзот
Матросов.
А ножки все фланируют.
А грудки все колышутся.
Едва не фонтанирует
моя мужская суть.
И что-то трудно дышится,
И что-то нудно пишется.
Но, может быть, услышится
тобой когда-нибудь.
Услышится —
воздарится,
возлюбится.—
поверится,
что так печально стариться,
но так прекрасно знать,
что молодость не возрастом —
безумством сердца мерится,
а этого ни старости,
ни смерти не отнять!
Вчерашняя Свердловочка —
всегдашняя Покровочка,
я знаю, мысли грешные
мои покроешь ты.
Ведь походя, все похоти —
не кровь, а полукровочка,
и у лица необщего —
все общие черты.
Все ноженьки,
все грудоньки —
какие б ни манящие, —
всего лишь — декорация
в спектакле без афиш.
Всего лишь — бутафория.
А дома — настоящее.
А дома — ночь ледащая.
И ты.
Ты дома?
Спишь?