Часто гуляем мы с дочкой, которой второй год от роду, по парку Покровское-Стрешнево, что на одноименных холмах. Когда Рита устает, то залезает в прогулочную коляску, и я двумя приёмами превращаю её в ложе с теневым верхом. На свежем воздухе она спит охотнее.
Но перед сном мы обычно играем. А игра простая: я показываю дочке на пальцах разных животных, разных в моём представлении, т.к. пальцев только десять и тяжело изфантазировать большую разницу между собакой и кошкой, петухом и гусем. Маргарита же в своих реакциях лояльна и смеётся на любую фигурку одинаково безудержно. А меня
радует этот смех. Где-то я прочитал, что смех удлиняет жизнь, а главное, заменяет молочные продукты. Может и не все, но сметану – точно. Двадцать минут смеха, и как стакан сметанки откушал. Час откудахтал – приличная банка.
Вот, так мы перед дневным сном и балуемся «сметанкой». Я – вырабатываю, а «крошка моя» под свежий воздух – поглощает.
Тот памятный день второй половины октября, а если по-старому – канун 86-й годовщины «Бесовского переворота», был солнечным. Из этого следовало, по моим подсчётам, что он раздражал большую половину меньшей части человечества. Ведь, согласитесь, вполне нормальных людей у нас на Земле меньше, и очень мало, кто из них слепо обожает палящее, даже по-осеннему, солнце. Эта необъяснимая любовь присуща людям с расшатанной, в хорошем смысле этого слова, психикой, а, следовательно,
большинству.
Наша коляска подъезжала одновременно и к третьему пруду парка, и к полудню. Ритины глазки уже слипались. Я рассказывал ей про уточек, которые скоро, якобы, улетят в жаркие страны, и активно щёлкал пальцами правой руки, сложенными в виде утиного клюва. Дочка ещё подхихикивала, но эта «сметана» была уже сверх нормы. Первый сон в виде бабочки-капустницы уже сидел на синем пологе коляски, закрывавшем Риту от
солнца.
Сначала я не увидел женщину, которая нас обогнала, я её услышал.
- Как же я люблю держать тебя на руках и почёсывать, чтобы ты мурлыкал. Ну, не надо, не отворачивайся. Дай я поцелую тебя в носик. Не фырчи. Я твоя хозяйка и я тебя люблю.
Со спины мне был виден только солнечный зонтик, под ним узкая талия и широкие бёдра в розовых сатиновых брюках. Судя по каблукам-шпилькам, женщина была блондинка.
- Не убежал бы вечером, шли бы сейчас под руку. Ничего, ничего!
«С кем же это она говорит?» - подумал я.
- Сейчас дойдём до полянки, опущу тебя в травку. А в кафе – следующий раз сходим, – голос был нежный, но с большим содержанием металла.
«Если это ребёнок, то почему не в коляске?» - это я от большого отцовского опыта. Но последняя фраза о кафе настораживала.
В это время Маргарита пнула во сне погремушку, и женщина обернулась. Она, точно, оказалась блондинкой, но крашеной и крашеной не вчера. Её истинное лицо имело брюнетистое обрамление, как подсказывали корни волос. Но Элеонору – таких женщин непременно зовут Элеонорами – это ничуть не смущало. Светло-сиреневые губы ещё
оставались сложенными в дудочку после поцелуя того, кого она держала
на руках.
Существо, иначе я пока определить его не мог, было завёрнуто или одето в серую шёлковую материю.
«Не по-летнему», - я старался откровенно не пялиться на женщину. Одинокие крашенные блондинки очень болезненно относятся к пристальному вниманию случайных прохожих.
«А какой же я случайный прохожий?! Это скорее она – птица, нет, рыба – на рыбу больше похожа – залётная в наш, пусть и не фамильный, но давно родной парк».
Всё это время мы двигались. И вот, слева открылась поляна с одним из многих любимых Ритиных пней. Ну, что поделаешь, любит ребёнок круглую поверхность. Врождённое чувство сцены?
Женщина направилась прямо по траве в самый центр поляны, чуть в сторону от скопления одуванчиков. Я продолжал катить коляску со спящей дочерью и делал вид, что не обращаю внимания на эту, с позволения сказать, Элеонору. Но не заметить, что она делала, было невозможно – асфальтовая дорожка шла параллельно её движению.
Поверить мне трудно, но не прошло и тридцати секунд, как волосы, прикрывающие от ветра мою голову, начали сами собой подниматься. Блондинка присела и положила на траву свой серый свёрток. Шёлк зашевелился.
«Какая безалаберность! Застудит же ребёнка», - я поправил Ритино
одеяльце и снова кинул косой взгляд на присевшую в траве женщину. И именно в это время мысль о ребёнке покинула меня навсегда…
Перед блондинкой на четырёх лапах, выгнув спину дугой и задрав хвост, стоял упитанный кот. Материя оказалась лёгким свободным колетом без рукавов и до середины туловища. Но это ещё не всё: на задних лапах кота были белые замшевые сапоги.
Я еле удержался, чтобы не разбудить Маргариту и не показать ей эту сказку наяву, с трудом проморгался и медленно покатил дальше. Не выглядеть же ротозеем.
Но я ещё успел услышать:
- Погуляй, погуляй! Погрейся! А я подумаю, прощать тебя или нет.
«Интересные, всё-таки, люди, эти женщины! Я не о привлекательности, а
исследовательски… Кота она прощать собралась! Погреться разрешила. В такую жару он не знает, куда шкуру меховую деть, а она его в шелка нарядила, да обувь какую-то цирковую напялила. Эй, Элеонора! Если кот ночью домой не пришёл, значит, у него осенний прилив весенних настроений – «бабье лето» по-вашему – и никакими
тряпками его от этого не отвлечь».
А дочка – знай себе, губками причмокивает.
«Да, Риточка, послушай папу: не вырастай такой глупой тёткой, не мучай животных».
Я обернулся и обмер…
«Что это они там такое делают?! Носами трутся?! Да он ей, прости Господи, лапой… за ухом чешет!»
Нет, такого я в нашем парке ещё не видел! Целующихся пони – видел, спасателя голого, ловящего майкой рыбу – видел, даже старушку с вороной на поводке – и то, видел. Но чтобы кот, да в сапогах, да при всех – а мы с Ритой были именно все – женщине на шпильках за ухом чесал, как какой-то заурядной кошенции! Это, как хотите, КАРТИНА!
И не «Ну-ка, отними!», и не «Мишки в сосновом лесу».
Дочка чихнула во сне.
«Правильно, мышонок, папа всегда прав», - я поправил солнцезащитный верх и направил коляску вокруг четвёртого пруда, мимо забитой досками крест накрест спасательной будки. Здесь давно уже никого не спасали, а с тех пор, как перестали спасать, перестали и тонуть. Без конфликта задач терялся смысл действий.
- Не подскажете, где здесь телефон есть поблизости?
Вопрос прозвучал неожиданно, но мужчина улыбался и Риту постарался не разбудить. Его голос был тих и приятен.
- В кафе должен быть, - я указал в сторону выхода из парка в сторону метро «Войковская».
- Одно к одному, - хмыкнул мужчина, - Спасибо! – и поспешил в указанном направлении.
Произнеся слово «кафе», я не без приятной грустинки вспомнил, как мы с Ритиной мамой, моей супругой, ещё до рождения дочери сиживали в этом кафе с шашлыками и сухим вином, и, облизнувшись, посмотрел на часы.
«Погуляем, и обедать…»
И только тут я до конца осознанно увидел то, на что смотрел. Вообще, всё в нашем бытие, одно из расхожих прозвищ которого – жизнь, происходит, рано или поздно, от невнимания. Проглядел и не встретился, недосмотрел и наткнулся случайно, и не заметил,
что не на ту. Отвлёкся, и революция прошла стороной, силы небесные, без твоего участия. Снова был невнимателен, и наконец-таки оказался в центре событий, но, как выяснилось, с нехорошим душком…
Так что же я увидел? Сапоги! На мужчине, который, поговорив со мной, спешил к кафе, были белые замшевые сапоги! ...
«Ну, и что? Спи, спи, Риточка. Мало ли в жизни совпадений…»
Оглядываться я себе запретил. Да и от женщины мы уже порядочно отъехали, и я бы не разглядел, там ли ещё её…
«Серый шёлковый колет!!!»
Поверх полосатых брюк он эффектно подчеркивал по-спортивному подтянутую, и в то же время гибко подвижную фигуру этого… теперь мужчины.
«Надо причесаться и закрыть рот».
Я огляделся. Какой-то аккуратный старичок пытался на гибкий ивовый прутик поймать рыбку, или делал вид, что пытается.
«Интересно, видел он что-нибудь? А что, собственно говоря, тут видеть? Мужчина пошёл звонить по телефону в кафе. И я сам ему это посоветовал».
И даже солнце меня уже не раздражало. Раздражало другое – непонимание! Причем непонимание себя в ситуации не со мной. Но мы с дочкой в эту ситуацию невнимательно въехали, и хотелось понять: толи я так проницателен, что вижу то, чего не видят другие, толи так туп, что меня удивляет и поражает привычное и обычное для всех.
Повседневность ли наша чудесна изначально? Или волшебство вышло из-под контроля, и скоро будет мешать нам правильно воспитывать детей.
Рита перевернулась на другой бок, и я перевернул коляску передом к солнцу, чтобы тень снова охраняла её сон. Я думаю, ей всё ещё снились уточки. Так подсказывали пальчики правой руки, медленно повторяющие движения утиного клюва.
«Какая цепкая механическая память! Вся в меня! А пальчики, как у мамы…»
- Спасибо! – мужчина в белых сапогах благодарно махал мне рукой с боковой дорожки. В другой руке были зажаты две бутылки шампанского.
- Там был и телефон и вот…! – он приподнял бутылки.
Я кивнул в ответ.
«Выходит, простила она его. Сейчас шампанского напьются. Это даже и дрессировкой-то не назовёшь. И не мистика, я же с ним разговаривал».
Мы подкатили к фонтанчику, сложенному в стиле японских каменных садов. Как человека, дважды посещавшего Японию с гастролями, меня всегда тянуло к этим валунам. Их приятно было погладить, пошлёпать и пробурчать про себя всю обойму когда-то
выученных японских слов: «Аригато!» - Спасибо, «Саёнара!» - До свидания, «Доодзо!» - Пожалуйста, «Нодога кавакимасита» - Я хочу пить, «Мидзу о кудасай» - Дайте мне воды, и особенно «Корэ ва икурадэска?» - Сколько это стоит? и «Охаё!», что означало – Доброе утро!
«Вот такая, Рита, «Коннитива!» Добрейший, получается денёк у нас с тобой. Я бы сейчас тоже от шампанского не отказался».
На этой милой, но бесперспективной мысли к нам подошла девушка в потёртых джинсах.
«Не гейша…»
- Простите! – она была брюнетка, не следящая за концертным состоянием своих волос, - А к Печкину, это в какую сторону?
- К кому? – переспросил я.
«Слишком худа и сутуловата…»
- К магазину «Печкин» - выход из парка там? – уточнила незнакомка жестом.
- Ах, к магазину!
«Художница, наверное, или учительница музыки – им всем на природе магазин подавай…»
- Да, это там, за спасательной будкой направо.
И тут я понял, что показываю в сторону поляны, где Элеонора со своим «мурзиком», не к дождю будет помянуто, пикникуют.
- Ну, и что? – как будто пробубнила Маргарита и дёрнула левой ногой.
- Да ничего, спи…
«Просто интересно! «Юдзамаси омоицуки дэс» - кипяток мысли».
Учительница музыки, потрясывая хвостом, скреплённым почти на макушке заколкой в виде коршуна, двигалась в указанном направлении. Потом вдруг остановилась, подняла с придорожной травы шишку и, грызя, пошла дальше.
«Надо же, как есть хочет. До «Печкина» не дотерпела.
Я посмотрел на часы. Гулять оставалось минут сорок.
«Назад поедем леском».
Хорошее знание парка позволяло мне не повторяться в маршрутах прогулки, но всегда в нужное время выходить на заданное направление. Теперь я выбрал тенистую дорожку, идущую мимо ансамбля примитивных гимнастических снарядов – перекладины, лесенки и гладкого железного столба, по которому всякий уважающий себя потенциальный спортсмен мог, напыжившись, взобраться вверх и потом с чистой совестью съехать вниз, как мешок с… песком, просыпающимся от подобных номеров уже
после тридцати четырёх.
Стараясь объезжать особенно крупные корни деревьев, торчащие поверх грунта то там, то тут, я, как раз, поравнялся с лесенкой, стоящей вертикально в виде книжки, как из кустов выскочил – я чуть было не сказал «Привет!» - кот в замшевых сапогах. Он бежал прямо ко мне. Ну, нравлюсь я животным, хотя сам не очень-то их жалую. В детстве
единственных, проживших у меня день, рыбок я, меняя им воду, случайно вылил в раковину.
Кот тёрся о мой ботинок…
«А ведь ничего странного. Мы даже уже беседовали… Нечисть какая-то! И это при ребёнке! … Но ведь он живой!»
И я дал ему свой бутерброд.
Поправляя сыр правой лапой, этот – приятного ему аппетита – оборотень быстро употребил мой гостинец и зевнул!
«Ещё бы! – позавидовал я, - Небось, кстати – после шампанского-то…»
- Ну, не мешай нам! Иди к своей Анжелике, - почему-то проговорил я вслух.
Животное покачало головой.
- Извини, к Элеоноре.
И снова качание головы.
- Что, опять поссорились?
Кот кивнул.
«А я должен был догадаться. Ведь он снова на четвереньках. Что же она над милым существом издевается!»
- Эвона, котик, а не замешана ли здесь некая художница в джинсах, совершенно не похожая на гейшу, с птицей в причёске?
Кот не только кивнул, но и покрутил хвостом.
- Ну, большое тебе «Аригато-годзаймас»! Просто порадовал.
Мой непростой знакомый склонил голову набок, и, провалиться мне в кучу желтых листьев, улыбнулся.
«Всё встало на места: это брюнетке он бегал звонить, и, конечно же, из-за неё не был накануне дома!»
И тут, видимо, мужская солидарность во мне проснулась.
- Так, идём со мной. Может, и помогу.
Я покачал коляску, убедился, что Риточка ещё видит нас всех во сне, и короткой тропинкой направился к поляне с пнём.
«Куда меня несёт? Семейный человек, отец, серьёзный работник культурного фронта, уважающий себя краевед…
Подождите! Да именно муж, отец и мужчина определённой жизненной доктрины, любящий свой город, свой район и свой парк, должен прекратить эти двусмысленные эксперименты с животным… или с человеком…
Ну, хотя бы попытаться разобраться…»
Кот трусил за мной. И волшебство, несомненно, было налицо – никакая лесная грязь не влияла на стойкую чистоту его белых сапог.
«Да, к обычным людям, как они ни стараются, грязь пристаёт куда быстрее!»
Не доходя до поляны, я уже услышал шум: не то, чтобы крики, но устойчивую возню и сопение. И ещё – запахло паленой травой…
Нет! Даже не спорьте. Вы такого никогда не видели. Женщины дрались! Но драка эта была ни на что не похожа. Это не как у овощного ларька с продавщицей за недовес, и не как за столом с соседкой, нарочно облившей новую кофточку. Серая бытовуха даже не шла в голову. Я смотрел и думал: «Охаё» же себе они «кису» (сегодня) демонстрируют.
Блондинка – не знаю уж теперь: Элеонора, Анжелика или того хуже, Виолетта – была уже не на шпильках и без зонтика. А художница – назовём её Светой, потому что большинство брюнеток на поверку оказываются, если не Томами, то Светами – даже закатала джинсы. На обоих лицах были царапины, когти топорщились, волосы лезли в рот, мешая вылетающим то и дело обоюдным оскорблениям. А уж трава!
Та повыгорела в радиусе метров десяти, так точно.
Я оглянулся. «Мурзик» прятался за деревом.
«Ну, ты и гигант! – мысленно поддержал я котика, - Такие мегеры из-за тебя дерутся, а ты бутерброды у прохожих стреляешь».
В этот момент из левого глаза белой фурии вылетела молния, по яркости и плотности не уступающая живым небесным, и, не попав в противницу, переломила пополам берёзу четырёх ладоней в обхвате.
«А худышка-то вёрткая! Точно, музыку преподаёт».
Я наклонился к дочери. Спит? Спит. И вовремя. Девушка с коршуном в голове пошевелила ушами, открыла рот и, сверкнув клыками, выбросила из себя ветряной порыв, пригнувший весь окружающий кустарник и даже крупные мухоморы.
«Ай да Светик! Такая сама согреет, сама и заморозит».
И самое интересное в этом явлении было то, что блондинку, не смотря на её крупность, сдуло прямо в пруд. Тритий, как мы его называем, пруд славен своею рыбой и всегда окружён рыболовами. Они сидели на берегу и сегодня. И тут летит такая «кашалотина»! Вода, конечно, из берегов не вышла, но бесплатное купание любители рыбки приняли, никак того не ожидая. Да – вода в пруду закипела!
Когда я вернул взгляд на Тому-Свету, то… Слово «удивление» уже давно не подходит к описываемым событиям, а до ужаса, пожалуй, уже не далеко. Брюнетка-ветрюга прижала спиной к земле кота – видимо, он сам отдался ей – и делала ему активно нежное искусственное дыхание.
«К чему бы это?»
Позже, чуть не сказав – «Рита, отвернись!», я понял, что девушка, даже не раскатав брюк, просто безвозмездно… вдыхает в него человека.
«Ох, правильно пел Владимир Семёнович с молчаливого согласия Капицы: «Удивительное рядом, но оно запрещено!»
В это время кипение в озере прекратилось и на берег, снова распугивая мирных мужиков с удочками, выползла готовая к бою Элеонора-Анжелика-Виолетта – и я бы добавил – Ариэль, так как вместо ног у неё, на сей раз, оказался раздвоенный хвост.
«Шпильки – новые, шикарные – бомжам достанутся…»
А мой необычный знакомый, уже достигнув человеческих размеров и возможностей, даже не пытался мяукать. Искусственное дыхание автоматически перешло в затяжной поцелуй.
«Страсть – жуткая сила!»
Мне стало всё ясно. Светка-Брюнетка «мурзика» спасла, и он ей благодарен так, что аж за ушами трещит…
«…если не притворяется…»
Внезапно спасительница прямо на глазах сметаморфозилась прямо-таки в Царицу Тамару. Это она заметила приближение озверевшей Русалки. И вы уж меня извините, плевать она, естественно, хотела на кота, та-та-та. Вообще, в таких ситуациях мужчина для женщины ничего не значит. Она примитивно-восторженно жаждет схватки! И то, что одето на противнице, значительно важнее её отношения к предмету их ссоры.
Уж не знаю, кто из них фея, а кто ведьма. Не исключено, что в разных бытовых ситуациях они и по-разному себя проявляют. То, как брюнетка бросилась на белокурую Русалку, доказывает, что, скорее всего, худышка имела отношение к пернатым хищникам. Она даже оперилась по дороге. В воздухе стоял звон стекла и рвущейся бумаги – очень
характерные звуки для конфликтов, носящих классовый характер. Долго можно разбираться, но одно ясно, что по отношению к рыбам и ластоногим птицы-стервятники, конечно, парвеню.
И вдруг я услышал:
- Вы долго ещё тут стоять собираетесь?
Это был кот, то есть мужчина в сером колете, полосатых брюках и белоснежных замшевых сапогах.
- Чёрт с ними! Не свет же клином на них сошёлся.
- Действительно, - машинально ответил я и повернул коляску к северному выходу из парка.
- А вы, – мне всё-таки было интересно, - не останетесь поболеть?
- Нет, я как-то уже переболел. Дело в том, что их чары действуют только вблизи. Так что лучше держаться от них подальше.
И мы так скоренько-скоренько двинулись по аллее.
- Простите моё любопытство…, - я был навязчив.
- Давайте, давайте, спрашивайте. Я, честно говоря, вам очень благодарен.
- Да не за что! Только скажите: не больно, вот так, из человека в зверя и обратно? ...
- Привык! Они меня два года мучили. Поделить не могли. Только я расслаблюсь… Бац! А потом подлизывайся, выклянчивай…
- Мужественное вы животное. Ой! Простите! Мужчина…
- А это, по большому счёту, одно и то же. Нас заводят, к нам привязываются, нас балуют, на нас ездят, и нас же выгоняют или загоняют насмерть, если нет другого выхода.
- Я как-то не задумывался, - мне стал неприятен этот разговор.
«Ещё скажи: дрессируют, откармливают и приносят в жертву!»
- Вы теперь куда? – я сохранил вежливый тон.
- Надеюсь, что подруги сцепились до крови. Я теперь смогу и сам спокойно поколдовать над какой-нибудь мышкой.
- Удачи вам, - я уже знал, нам не по пути.
И в этот момент Рита проснулась.
«Мурзик» сделал ей лапкой, а она ему – вот глаз! – показала кулачок с ушками, по-нашему с ней «киску». Узнала!
Я, естественно, постарался, чтобы супруга не заметила моего волнения, вызванного виденным, да и выслушанным. К дому подъехал неспеша, беседуя с дочерью о птичках и облачках.
Я знал точно, Ирочка – не ведьма и не фея, а если и была чем-нибудь из этого, то, долго живя со мной, давно упростила своё влияние на меня до первого взгляда. А я и не сопротивляюсь. И так, вся жизнь – волшебство какое-то неразумное!
Что же касается происшествий этого необычного дня, 24 октября 2003 года, пятницы октябрьских календ, «дзэндзицу» - кануна светлых осенних выходных, так люди из нашего дома потом рассказывали, кто позже попал в парк. Гроза была страшная, всех распугала. А когда стихла, так оказалось, что вся рыба теперь не в третьем, а в четвёртом пруду. На месте же пня, которому Рита иногда уделяла внимание, организовался
камень с надписью: «Направо пойдёшь – налево попадёшь, налево пойдёшь – не пожалеешь, а прямо пойдёшь – ничего тебе за это не будет!» Так все теперь, дойдя до этого места, назад поворачивают.
Но самое интересное, что от третьего пруда, аж почти до самого «Печкина» образовалась аллея. Не прямая, конечно, куда там, но – всё польза, хоть какая. И долго ещё с деревьев по краям этой аллеи можно было соскрести как яркую цветную чешую, так и темные пушистые перья.