Счастливчик
Танцплощадку лихорадило. Надрывалась радиола, вихлялось и смещалось на бетонном пятачке людское месиво, щедро поливаемое обильным светом подвешенного на столбе электрического фонаря.
Когда музыкальный обвал истощался, толпа членилась на пары. Пары возвращались к ограде, и возле каждой девушки переминался с ноги на ногу «ухажёр» в ожидании очередного музыкального взрыва.
А одна девушка не танцевала. Она стояла у ограды и смотрела на танцующих. К ней подходили парни, наверное, приглашали на танец, отходили, а девушка оставалась на месте. Мне стало интересно, и я подошёл к ней. Прежде чем я открыл рот, она опередила меня:
- Я не танцую.
- Почему? - спросил я.
- Не умею.
- И я не умею, - не отставал я. У меня ноги разные: одна левая, другая правая. Из двух неумений должно получиться одно «умение». Девушка улыбнулась, улыбка её мне понравилась. Как только зазвучала музыка, я взял её за руку и втянул в заклокотавший водоворот топчущейся толпы. Мы танцевали, если толкание со всех сторон, беспрестанное отдавливание ног, ругань можно назвать танцем.
Я спросил, как её зовут. Она ответила:
- Мне не хотелось бы вам отвечать… Незачем… Ну, Надей меня зовут…
- А меня, - поспешил я, но Надя опять меня опередила:
- Прочитала на руке. В ремесленном, что ли, сделали наколку?
- Да, у нас все делали…
Музыка оборвалась, будто проигрыватель заклинило. Мы пробились к ограде, я сказал Наде, что она хорошо танцует.
- Вы же не разбираетесь в танцах. Хотя я заметила, что вы не такой уж профан на танцплощадке, ухмыльнулась моя партнёрша. Помолчали.
- А вы в каком училище учились? - неожиданно поинтересовалась Надя.
- Во втором металлургическом, - ответил я.
- Значит, работаете в литейном...
- В литейном, - с каким-то восторгом сказал я. Ад сущий, но деньги хорошие...
- А вы, Надя, на заводе работаете? В каком цехе? - спросил я.
- Я « токарю», точу болванки... Надя вдруг привстала на носках и крикнула в толпу:
- Наташа! Я пошла...
- Подруга, - обронила Надя. До свиданья, я побегу... И белое платье Наденьки исчезло в дверном проёме заводского женского общежития.
На другой день, после выходного, я со всеми тороплюсь к заводской проходной, «что в люди вывела меня». Прямиком, через чадящие холмы отходов от коксохимического завода, обгоняя попутчиков одного за другим, я стремлюсь догнать Надю. Вот и проходная... Не догнал!. «Ничего, - пробормотал я себе, - наведаемся к ней в цех».
В обеденный перерыв, идя в заводскую столовую, я завернул в токарный. Все шли в столовую. И по главному проходу шла она. Неторопливо, уверенно. Я быстро догнал Надю, поздоровался. Она, не глядя на меня, спросила:
- Что вы хотели?
Я сказал, что хотел бы посмотреть её станок.
Она ответила равнодушно как –то, без желания:
- Станок как станок, обыкновенный, токарный... Что ещё?
- Покажите мне его, - попросил я Надю с таким жаром, как будто мне предстояло увидеть нечто небывалое.
- Вон он.
- Который с флажком?
- Он самый, - кивнула Надя.
- «Значит, вы и красавица, и передовик производства, - воскликнул я в порыве восхищения.
Лицо Нади посуровело, омрачилось, она вздохнула и сказала:
- Слушайте, Гриша, вы здесь в первый раз и в последний. Не надо ко мне приходить... Прошу вас.
Эти слова Нади огорошили, огорчили меня очень. Я растерялся от неожиданности, говорил какие-то глупости, цеплялся за последние ниточки – корешки, даже сказал, что не спал ночью, написал стихи, посвящённые ей...
Надя прервала мои словесные излияния:
- Я не говорю, что вы плохой, вы, наверное, хороший парень... Но есть лучше: я жду солдата из армии... Он для меня – самый-самый. И я прошу вас: не надо меня преследовать, не бросайте тень на меня. Здесь, знаете, злых языков полным-полно... Вам скоро идти в армию. Я буду вспоминать вас добрым словом... Но... я жду солдата, моего Серёженьку. Надя смущённо-кокетливо улыбнулась, отвела взгляд.
- Счастливчика, - сказал я с горечью и ушёл, мимо столовой, в свой цех.
Как я пережил всё это, - не знаю. Любовь с первого взгляда... Опомнился, когда мне принесли повестку из облвоенкомата. Меня призывали на службу в Армию. Не выдержал, пошёл в токарный. Надя подняла на лоб защитные очки, с тревогой спросила:
- Что случилось?
Я молча протянул ей повестку. Она прочитала, улыбнулась и сказала:
- Ну вот, идите , служите... Я буду вспоминать вас...
Стучали вагонные колёса, состав, набитый призывниками, подолгу стоял на неизвестных станциях, полустанках, мы потеряли счёт дням и ночам. Наконец, услышали бодрый голос «старшого»:
- Выходи строиться-я-я!
Собрались, вышли на перрон, стали в строй. Я прочитал на строении сверху: «Челябинск». А, вот где будем служить...
На привокзальной площади нас погрузили в какой-то транспорт, и мы поехали. Ехали долго, но приехали. И опять: «Выходи строиться-я-я!». Перед нами бараки, они же казармы, встречали нас: «чем богаты – тем и рады».
Перед бараком-казармой построились в две шеренги. Вышел к строю здоровенный детина – эдакий «Илья – Муромец», старшина сверхсрочник. Он сразу стал ставить нас на место. Дескать, которые мы от мамки, то надо забыть о титьке, которые ничего не нюхали - понюхают. Тыква вам покажет, обещает... Я в родном ремесленном, где мы «боговали», к угрозам не привык, поэтому сразу же «высунулся»:
- А мы не собираемся плохо служить, мы будем служить честно и добросовестно. И не надо пугать нас «тыквой».
Старшина поперхнулся, кашлянул:
- Кто такый? Выйти из строя!
Я вышел : Дорошенко я…
Старшина не спеша прошёлся вдоль строя, оглядел меня с ног до головы и почти с наслаждением прогудел:
- А вы знаете, рядовой Дорошенко...фамилия какая-то знакомая у сукиного сына...что такое «наряд внеочереди?».Нет? Это полы и ещё раз полы за разговорчики в строю без разрешения. А? И старшина наклонился ко мне. Повисла тишина. Меня прорвало:
- До призыва я работал в литейном цехе. Это чад, пекло и ещё раз чад и пекло, все восемь часов и каждый день, мокрая от пота роба и полсотни за смену спасительных от адской жары стаканов газировки... Это не «полы» и не «тыква».
Я почувствовал, что меня стало «заносить» и на всякий случай гаркнул:
- Виноват!
Старшина какое-то время, округлив глаза, смотрел на меня, потом сказал:
- Мы разберёмся с этим, потом...
Никаких «полов» мне тогда не досталось, а «Тыква», оказалось, фамилия этого «Ильи Муромца».
После «карантина» нас развезли по воинским частям для прохождения службы. По пути запомнился контрольно-пропускной пункт, дорога с канавами по сторонам, справа стадион, и опять те же бараки – казармы. Обустроились. И вот уже мы, «салаги», на «объекте» - будущий жилой дом в городке, который сегодня знает весь мир: ядерный центр! Мы – военные строители. Оббиваем « сухой штукатуркой» стены отделываемых квартир строящегося жилого дома. После литейного цеха такая работа мне показалась развлечением.
Служба нас устраивала, мы не тяготились ею. Наоборот, было весело, расспрашивали друг о друге, делились секретами первой любви, вспоминали девчонок, которые остались там, в прошлом. Вспоминал и я Наденьку...Одно нас мучило: голод. Скромный солдатский обед нам казался ничтожным после обильных застолий в столовых и даже в ресторанах на «гражданке». Деньги у нас были, но не было магазина. И вот к нам на стройку пришёл «гражданский», строительный мастер. Познакомились Я сразу к нему. «Слушай, - говорю, Сергей Степанович! Есть магазин в соцгороде?
- А зачем он тебе ? – недоумённо спросил мастер.
- Курева надо купить, сгущёнка, говорят , где-то здесь есть...
-Магазин есть, и всё в нём есть, есть и патрули, - с усмешкой ответил Степаныч, кто ходил из ваших – всех «заметали». Гражданских предупредили...
- Ты не стращай..., говори! Мастер скосил вправо голову, дёрнул плечами и ткнул пальцем в провал окна. «Вона - дом возле школы, с левого края, в подвале. Там и курево, и сгущёнка....А за школой, в соседнем доме, патрульный пост, в подвале... Мастер поглядел, как мы работаем, видимо, остался доволен, и ушёл.
Я сразу же собрал деньги со всего отделения , подпоясал бушлат не туго, чтобы спрятать побольше покупок, в дверном проёме обернулся к ребятам: «Ждите»! Бабенко, земляк, ненасытная утроба, съязвил, осклабясь: «Можэ прысядеш на дорожку?»...
Оглядываясь по сторонам, прячась среди уцелевших сосёнок, по глубокому снегу я спешил к заветному подвалу. Метрах в тридцати от дома остановился, огляделся. Патрулей не было. «Может, внутри?» - шевельнулась мысль, но отступать не позволяло самолюбие «вскормленца ремеслухи». Не без внутренней тревоги, но бодренько я сбежал по ступенькам вниз, открыл дверь и вошёл внутрь вожделенной торговой точки. Господи! Чего только не было за прилавком!
- Девушка, мне это, и это, и вон то... Я пихал под полы бушлата пачки «беломора», банки сгущёнки, батоны...
- Всё, девушка, спасибо!
Красивая уралочка, похожа на Надюшу, - мелькнуло в голове, когда я бежал по ступенькам вверх к выходу, имея в виду продавщицу. Вот и дверь...
Они стояли сразу у входа, рослые, в шинелях, с красными повязками на рукавах. Ефрейтор, козырнув, бесстрастным голосом проворчал:
- Ваша увольнительная...
Я развёл руки и так же бесстрастно ответил:
- Нема.
- Пройдёмте с нами, - повысил голос ефрейтор.
- Куда? – взвился я, - меня там хлопцы ждут, без курева сидят...
- «Губа тебя ждёт, салага, - прошипел рядовой, который стоял ближе ко мне.
Мы пошли. Миновали здание школы, вышли к четырёхэтажке, спустились в подвал. Меня протолкнули в обширную комнату.
- Товарищ сержант! Задержан военнослужащий без увольнительной записки...Из хозяйства Зайцева...
Помещение напоминало «Ленинскую комнату» в нашем заводском общежитии. На стенах какие-то плакаты, графики. У задней стены за столом сидел невзрачный солдатик с тремя лычками на погонах. Рыжеватый, с ранними залысинами, слегка кудрявый... Он встал, вышел из-за стола, оглядел меня с интересом и спросил:
- Что у вас в пазухе?
- Папиросы, сгущёнка, булки...
- Вы же военнослужащий, а выглядите как чучало...
По слову «чучало» я определил, что передо мной «хохол», и сразу показал, что вижу его насквозь.
- Та оцэ ж накупыв, а покласты ни в шо, так я за пазуху.
- А мы видкиля? – спросил сержант, слегка улыбнувшись, и вытянулся весь в мою сторону, как собака охотничья, учуяв дичь.
- Та из Южноднипровска я, шо на ридний неньци-Украини, ответил проникновенно...
- Та нэвжэ ж из самого? С берегив Славутыча?
- Видтиля... Видтиля, - уже как бы дружески отвечал я.
- Я ж тожэ видтиля, уже искренне улыбаясь, воскликнул сержант. Оглядел он меня внимательнее и спросил:
- А звать тебя как? - вроде опомнившись и отбросив чувства «землячества», он «выровнялся», перешёл на русский язык. Я уловил это и тоже «выровнялся»: Григорием меня зовут... Да вон в солдатской книжке записано...
- А где жил там, в Днепре?
- На Коксовой, в заводском общежитии.
Я поглядел на сержанта. Он засветился изнутри, глаза его загорелись, медленно прошёлся вокруг стола и, как бы решившись, быстро спросил:
- В шестнадцатом или в восемнадцатом жил?
- В шестнадцатом, - ответил я машинально.
- Значит, в литейке, - шёпотом, с какой-то грустинкой, глядя в никуда, подытожил он для себя. И уже уверенно , зная, что прав , деловито стал расспрашивать:
- Как Иван Фёдорович?
- Дроздов, что ли, мастер? Нормально, пошумливает...
- А Ваня Гордиенко? Саша Шевченко? А дядя Сердюк – «Вера-а-а! Кранок!» – работают? - спросил сержант с придыхом.
- Работают все, - ответил я.
- А ты в какой комнате обитал? – спросил он неожиданно.
- В тридцать шестой, на втором этаже, возле окна – тополь...
- А я в тридцатой, тополь из окна плохо видать...Я после ремесленного тоже в литейке работал, потом в Армию призвали, - раздумчиво сказал он, наверное, самому себе. Девчонка там у меня...
Потом сержант, как бы отряхнувшись, почти весело спросил:
- Как там с невестами дома? Танцы, поди, девчонки из женского общежития?
- Да, - поспешил я согласиться, девчата из общежития ходят на танцы... Я с одной хотел познакомиться, да она мне от ворот поворот...
- Красивая?- спросил сержант.
- Красивая, - ответил я. Коса – золотым серпом через всю головку, глаза – волошки в жите, голос мягкий, певучий... Сказала мне: не обижайся, - я жду солдата из армии, обещала ждать... И ничего у нас не получилось.
Сержант, поскрёбывая в затылке, сочувственно произнёс:
- Да-а, земеля, не повезло тебе... А я что-то такой не помню в нашей литейке, из новеньких она, наверное?..
- А она не из литейки, - сказал я, Надя работает в токарном, «токарит»...
Сержант побледнел, у него перехватило дыхание, затем он грозно выдохнул:
- Русник? Надя Русник!?.
В ремесленном я как-то задел оголённый электрический провод под напряжением. Ощущение – не из приятных. Меня словно опять ударило током: а ведь передо мной – «счастливчик!» Я только и вымолвил: «Тебя, сержант, Серёженькой зовут? Верно? Ждёт тебя твоя Надюша... Отправляй меня на гауптвахту, только пусть ефрейтор проводит меня к моим ребятам. Я отдам им папиросы, хлеб, сдачу...».
- Отпускаю тебя, земеля, иди, служи. «Ефрейтор! Проводить! И впредь, по возможности, способствовать»...
- Спасибо, сержант! Счастливо вам там, дома.
«Серёженька» подошёл ко мне , пожал руку. Я кивнул ему, как бы сказал: «бывай, счастливчик»...
Где вы, Надя и Серёжа? Как сложилась ваша жизнь?...
Николай Куленко,
г. Заречный