ПРОЛОГ
Два друга шли однажды по дороге,
И, чтобы было веселей идти,
Поспорили о церкви и о боге
И встретили монаха на пути.
Один, покрепче, наголо побритый,
Был Святослав — могуч и полон сил,
Из тех, кто больше жизни, ценят плиты
Бесчисленных надгробий и могил
Своей великой Родины могучей,
В которых спят герои прошлых лет,
А потому он пафосною тучей
Готов испепелить в один момент
Любого, кто с ним в чем-то не согласен,
Арийцами считает он славян,
Не всех, конечно, вывод ясен,
А только русских, только россиян.
Фашистами считает он братушек:
Болгар, хорватов — жителей Балкан,
А украинцев — убивать из пушек,
Что за народ, мол, что за Укростан!
Такого нет народа, языка,
Не хочет знать и ничего не знает,
Враги ему поляки на века:
Он время смуты Польше не прощает.
Историю он знает, как былину,
Высокомерен, прошлое любя —
И этим отсекает половину
Союзников возможных от себя.
Второй — Григорий, был из правдорубов,
С такими неудобно говорить,
Он прямо говорил всегда и грубо,
Чтоб знали все: с ним лучше не шутить.
Из них был каждый ярым атеистом,
Монах готов был говорить об этом,
Он много знал и стал он фаталистом,
Когда отторгнут был безумным светом.
Монах Андрей похож был на святого,
В нём было даже что-то от Христа,
Он, как Рублёв, писал иконы снова —
В них правда так бесхитростно проста.
I
Монах был пьян и чем-то опечален,
И он спросил у них, блаженно светел:
«Андрей-иконописец я, слыхали?» —
И первый атеист ему ответил:
«Меня зовут Григорий, я не верю,
Что есть на свете бог и нет свободы.
У вас пройдохи церкви служат зверю
И рабству учат целые народы.
Нигде нет бога, вот какая штука,
И вы в него не верите и лжёте,
Решит в лабораториях наука
Все тайны бытия и вы уйдёте.
В цинизме волки в рясах превзошли
В обрядах древних культа золотого
Жрецов из прошлого и ничего святого
В том, как живут они, мы не нашли.»
Второй сказал потом: «Я — Святослав,
И мы, славяне, были вам не рады,
Когда вы к нам пришли, крестом поправ
Старинные народные обряды.
Когда наш князь Владимир всех загнал
В Почайны мутные и злые воды —
Тогда я больше жизни потерял,
Когда крестились русские народы.»
Монах сказал: «На всё Господня воля
И я готов принять её всегда,
Нелёгкий путь был мой — кривая доля,
Но не роптал на Бога никогда.
Учёный входит в лабиринт вопроса
И словно крыса в поисках ответа,
Не видит дальше собственного носа,
Не хочет знать божественного света.
Пытаясь мир понять и воссоздать,
Завинчивают гайки инженеры,
Но сколько им ни думать, ни мечтать,
Живое не получится без веры.
У инженера схемы в голове
И формулы, чтоб видеть мир точнее,
Но даже гусеница, скрытая в траве,
Устроена красивей и сложнее
Чем то, что может человек представить,
Нарисовать, придумать, начертить —
И полетит она однажды над цветами
Прекрасной бабочкой и будет жить.
Неужто всё случайно это вдруг
Построилось и жизни захотело?
Смотрите, как разумно всё вокруг,
И ваше человеческое тело —
Все эти мышцы, клапаны, суставы,
Шарниры, трубки, импульсы, насосы,
И вам душа дана не для забавы,
Но вечно задавать себе вопросы.
Нам говорят, случайно на земле
Родился человек себе без цели,
Он выживал, боролся и во мгле
Хотел потомства. Ну и чтоб не съели.
Наш предок жил давно когда-то в море,
Простой медузой плавал в океане,
Боролся он в естественном отборе
И вырастил глаза себе в тумане.
Потом обрёл скелет и как машину
Себя он спроектировал из трубок,
Хотел на эволюции вершину
Взойти среди других медуз и губок.
Звучит всё это словно небылица,
Слепая вера без ума всё это,
Не может в человека превратиться
Простая слизь без мускул и скелета.
И робота без цели и мотива
Без чертежа построить не дано,
Такого, чтобы так же всё красиво
И гармонично было решено.
Хотите знать, что думаю об этом?
Готовы ли услышать мой ответ? —
Я верю в глупости, сплетённые поэтом,
Уж лучше сказки, чем безумный бред.»
II
Задумались, возможно, в первый раз
Безбожники и глубже посмотрели
На это всё. Не выпить ли сейчас? —
Поговорить в тени ветвистой ели.
Сошли с дороги, сели, накатили
И вроде больше некуда спешить:
«Скажи, монах, зачем вы нас лишили
Своих богов, заставили забыть?
Зачем нам вера чуждого народа,
Чужое прошлое, чужой завет —
История еврейского исхода,
Как будто в нашем прошлом горя нет?
Зачем национальную идею
Хотим чужую выдать за свою? —
Отдайте христианство иудею,
А мне верните Родину мою».
Монах ответил: «Хватит профанаций!
Да просто больше правды во Христе,
Он, как поэт, вне времени и наций —
За то убит, распят был на кресте.
И был чужим всегда он в Иудее —
Пророков нет в отечестве своём,
Волнуемся мы больше о злодее:
Варавву дружно вместе мы зовём.
Есть человек — всегда с коротким веком —
Есть каста фарисеев и жрецов —
Так было есть и будет с ЧЕЛОВЕКОМ,
Попавшим в руки этих подлецов.
Что было до Христа — решайте сами,
Но постарайтесь вы одно понять,
Что никогда с богами — перунами
Мы не смогли бы тем, кем стали — стать.
Мы говорим: сначала было слово.
Меня вы можете легко убить,
Взорвать мой храм — всё это так не ново,
Но слово, моё слово будет жить!
Какой завет остался от Перуна?
Как сеять хлеб? Как чтить отца и мать?
Не воевать, как дикари, безумно,
Не воровать, не врать, не убивать?
Что ваш Перун? В нём только страх войны,
Страх голода, грозы, самой природы,
Не бог — Перун, для той большой страны,
Объединившей русские народы.»
19. 12. 2013
27. 06. 2014
III
Глупел от водки Святослав, бывало,
Боялись его люди и недаром,
Быка валил он с ног одним ударом
И дров по пьянке наломал немало.
Недолго дал он говорить монаху,
Его он как-то сразу невзлюбил —
Ударил неожиданно с размаху,
Да так, что чуть на месте не убил.
Упал в траву несчастный и не пикнул,
А Святослав в безумии своём,
Над полумёртвым что-то матом крикнул,
Охвачен ненавистью, как огнём.
Хотел в лицо ударить сапогом,
Но друг его убийству помешал,
Схватил, и сам рискуя стать врагом,
Ему добить лежачего не дал.
«Пошли, пока не поздно, друг, отсюда.
Пошли, не стоит эта тварь того,
Чтоб нам сидеть в тюрьме из-за него,
Пошли, пусть поживёт ещё паскуда.
Пока ещё безлюдно на дороге
Мы можем безнаказанно уйти
Пошли скорей, чтоб не пришлось в итоге
В тюрьме остаток жизни провести.
Не надо было пить нам ту отраву,
Что нам монах в бокалы наливал», —
Так говорил Григорий Святославу,
Скорей уйти его отсюда звал.
И смыло ненависть волною страха,
Внезапно прояснилось в голове —
Они ушли, оставили монаха
Лежать у кромки леса на траве.
30.06.2014
ЭПИЛОГ
Монах пришёл в себя, но видел прежде
Видение. Себя в какой-то злой толпе,
В кровавой и изорванной одежде,
С тяжелой ношей шёл он по тропе
Ведущей в гору. Рядом шёл палач
В солдатской форме — думал о зарплате.
Он знает своё дело, плачь — не плачь —
Он верит, больше истины в Пилате,
Чем в этом странном, глупом чудаке,
Посмевшем выйти из толпы жестокой,
Открыть нам чудо в жалком рыбаке,
В блуднице бедной, нищей, одинокой.
И пить с ворами в грязном кабаке,
Не брезгуя в чаду дешёвой водкой,
Но всех нас власти держат в кулаке —
Кто виноват, что стала жизнь короткой?
Перечил фарисеям мудрецам,
И ноша правды стала непомерной,
Он не стремился к роскоши, дворцам —
Со всеми вместе, по дороге верной,
Сказал — служить не надо подлецам —
И стала смерть такой закономерной.
Потом Андрей увидел на горе
Себя меж двух разбойников распятым
И мир не изменился на заре —
Всё сходит с рук злодеям виноватым.
И первые, как раньше, при царе,
Последним служат: нищие — богатым.
Урок извлёк Андрей из той расправы —
Не шёл с тех пор к погостам и скитам,
Ушёл скитаться по чужим домам,
Не ждал от жизни почестей и славы.
Писал он смерть Христа и жизнь Вараввы
И больше ничего не скажет нам.
02-03. 07.2014
*
Не принял христианство Святослав,
Как древний предок — князь и страшный воин —
Пошёл он воевать, завет поправ,
На брата — славы предка был достоин.
Разил врагов легко безумный меч,
На волю вырвались, как псы цепные —
Рубить,
насиловать,
калечить,
жечь —
В руинах города лежат степные!
Но шёл домой с дружиной после боя,
В засаде ждал коварный печенег —
И голова великого героя
Слетела с плеч на новогодний снег.
Украсил череп золотом владыка
Степей укра́инских — жестокий Черномор —
Ведь помнят все, от мала до велика,
Легенду Святослава до сих пор.
03.07.2014
*
Григорий, как всегда, своей дорогой
По жизни шёл, не глядя на других,
Желал богатства и в мечте убогой,
Искал друзей элитных, дорогих.
Но только наживал себе врагов,
Не выходя из вечного запоя —
Был должен сам и не прощал долгов
И, загнан в угол, он не знал покоя.
Конечно, он не стал большим учёным
В рутине гнусного мирского жития —
Страстями был он слишком увлечённым,
Чтоб разгадать загадку бытия.
Но в шкурных интересах скоро
Нашёл большого человека и к нему,
Устроился работать он шофёром
И важным стал, неясно почему.
Возил он человека в Божий храм
Раскаиваться в жизни незаконной,
И потихоньку вместе с ним и сам
Молиться стал угрюмо под иконой.
Всю жизнь был человеком приземлённым —
И эта вера крыльев не нашла,
Не верующим стал — воцерковлённым,
С мистическою верой в силы зла.
04.07.2014
Притча о художнике
http://www.stihi.ru/2014/06/25/1182