Про Женьку

Василий Романенков
Когда я учился в первом классе, мама сказала мне:
- Васенька, с Женей Бычинским не водись. Он очень нехороший мальчик.
    Почему он был "нехороший", мне объяснять было не надо. При встрече этот паренек всегда норовил подставить мне ногу, толкнуть в плечо или сказать что-нибудь обидное. Женька был старше года на три, выше на голову, здоровее и сильнее меня. О том, чтобы постоять за себя, поколотив Бычу (так называли его ребята между собой), разговор и не шел. Он не раз говорил, что "сотрет меня в порошок одной левой", если я осмелюсь ему в чем-то перечить. Однажды, чтобы подсластить горечь своих обид, на дороге перед его окнами втихаря мелком я написал печатными буквами "Женка дурак". На следующий день, выходя из своего подъезда и столкнувшись лицом к лицу с Бычинским, я, было, рванулся в сторону, но был пойман Женькой за шиворот.
Выражение его лица не предвещало мне ничего доброго.
- Ты писал? - спросил он сурово. – В каком классе учишься? Грамотей нашелся! Если еще раз с ошибками мое имя напишешь, по шее получишь.
   Года через два судьба на короткое время сблизила нас. И у него, и у меня были аквариумные рыбки. Однажды весной, вооружившись сачками, мы с ним отправились  на пруд за циклопами. Рыбы, устав за зиму от сухого корма, с аппетитом поедали этих подвижных водяных блошек. Женька всю дорогу мне рассказывал какие-то истории:
- Сейчас, - говорил он, - положение в мире очень напряженное. Американцы хотят напасть на нас, поэтому теперь все самолеты проверяют прямо в небе.
- Как это? - недоумевал я.
- Подлетает к пассажирскому самолету специальный самолетик, выходит из него человек и проверяет у всех документы.
    Я смотрел в глаза Женьке, пытаясь понять - говорит он все это всерьез или разыгрывает меня.
- Так они на одном месте стоять не могут, - сказал я, - упадут.
Женька, ничуть не смутившись, ответил:
- Ах, да. Точно!
    До сих пор жалею, что не дал завершить Бычинскому свою историю. Очень хочется знать - чем там у него все закончилось.
    Недалеко от пруда, который находился за кольцевой дорогой в светлой березовой рощице, нам повстречалась компания деревенских ребят. Мальчишек было человек пять.
- Пацаны,- сказал низенький конопатый паренек, - вы чё здесь шастаете?
    Остальные смотрели на нас, как-то нехорошо улыбаясь.
Женька подошел к конопатому пареньку и произнес с вызовом:
- Ты Сашку Черного знаешь? Это мой лучший друг. Он король на Сетуне.
    На ребят это не произвело никакого впечатления.
- Плевали мы на Сашку Черного и на тебя, заодно, - проговорил, надвигаясь на Женьку, самый здоровый из ребят. - Вали отсюда!
Бычинский, рванув на себе куртку, неожиданно закричал :
- Держите меня! Я псих. Ох, что я сейчас сделаю!
    Деревенские с удивлением смотрели на него, ожидая, что будет дальше. Женька кричал еще что-то, потом, неожиданно развернувшись на сто восемьдесят градусов, дал стрекача.
   Я растерянно смотрел ему вслед. Ребята - тоже.
- Что это за чудик? - спросил высокий мальчик у меня. – Он больной, что ли?
- Не знаю, - ответил я. - Испугался, наверное.
- А ты не боишься?
- Нет. Чего бояться?
    Я, правда, не боялся этих ребят. Они мне ничего плохого и не сделали. Попросив у меня сачок, они по очереди половили в пруду циклопов, потом покурили, дав и мне затянуться пару раз. Расставаясь со мной, конопатый мальчик сказал:
- Ты можешь сюда приходить, когда захочешь. Если кто надираться будет, скажи, что Лохматого знаешь. Это - он.
Конопатый указал на высокого парня. Тот кивнул и добавил:
- А дружка твоего мы еще поймаем...
    Потом Женька мне объяснил свое внезапное бегство следующим образом:
- Этот рыжий пацаненок мне нож показал. Ты этого видеть не мог. За себя не боялся, - я приемы знаю, - а тебя порезать могли…
    Когда Женьке было лет пятнадцать, ему довелось попасть в руки правосудия  за нехорошее дело. Оказалось, что с дружками он по ночам взламывал машины и крал из них приемники и другие ценные вещи. Его упекли в колонию одного - его подельников общественность взяла на поруки.
    Вернулся домой Бычинский года через два. В первый же день своей свободы он во дворе собрал вокруг себя толпу ребят. Женьке явно нравилось быть в центре внимания. Он чувствовал себя героем:
- Я лучше буду улицы мести метлой, чем еще раз туда пойду, - говорил он хриплым, не своим голосом. – Там мрак полный. Все, кто со мной там были, пытались раньше времени освободиться: кто бежал, проделав дыру в заборе, кто отраву всякую жрал, чтобы в госпиталь попасть. А один фрукт кусок арматуры проглотил.
- Как арматуры? - удивился кто-то.
- Так вот. Взял и проглотил. Снимок сделали, а у него в кишках прут сантиметров тридцать в длину. Разрезали его и достали железку.
    Сочинять Женька и в колонии не разучился...
   Однажды в обеденный перерыв он "съездил" за сигаретами с приятелем на мотоцикле в Киев.
- Курить до смерти хотелось, а все магазины, как назло, на обед закрыты. Мы с Володькой вскочили на его мотоцикл и - в Киев. Он водитель классный. Газовал под двести км. За час и обернулись.
    Как-то раз он приютил в своей однокомнатной квартире, - где жил с отцом и матерью, – молодого человека, которого видел первый раз в жизни. Тот с Сахалина прилетел в Москву поступать в цирковое училище. Встретились они случайно на вокзале. Женька, войдя в положение незнакомого паренька, пригласил его к себе домой. Звали его Анатолем. Мы быстро познакомились и подружились с этим удивительным, всесторонне одаренным человеком. В свои 17 лет он уже был мастером спорта по лыжам и по прыжкам с трамплина. В училище поступил Анатолий без особого труда и, окончив его, через некоторое время стал довольно известным клоуном...
   Однажды, когда хозяев квартиры в доме не было, он пригасил меня зайти к нему. Показал свои рисунки акварелью и маслом, которые захватил из дома. Работы были отменно выполнены, несли в себе дух далекого таежного острова.
- А это что? - спросил я, указывая на скомканные, висящие на спинке стула брюки с огромной дырой сзади.
 - Женька вчера на поезде прокатился. Говорит, что ногу дверями защемило, что всю платформу на пятой точке проехал. Врет, наверное. Подрался по пьяни с кем-то. А задница у него, действительно, вся разукрашена… 
   Вскоре после этого, Женька всем подряд во дворе предлагал за "червонец" пистолет:
- Друг один продает. Он ему теперь не нужен. Завязал с прошлым.
    Кто-то согласился "посмотреть на пушку" и попросил Бычу принести пистолет. Сказав: "Сейчас. Не расходитесь", тот тут же отправился к приятелю, который "завязал с прошлым". После этого он  недели две не появлялся в нашем дворе. Когда же Бычинский вновь зашел к нам, то довольно просто объяснил свое долгое отсутствие:
- Моего друга из его же пистолета в тот же день застрелили. Дружки прежние. А я скрывался, иначе и меня бы укокошили...
    Прошло несколько лет. Я отслужил в армии и вернулся домой. Однажды недалеко от дома повстречал Женю. Тот был мрачен. Под правым глазом светился фонарь.
- Вчера на Новом Арбате махались, - пояснил он. - Их семеро, нас трое. Мы поднимались шаг за шагом по лестнице высотки, отбивались ногами. Забрались на крышу.
- А потом? - внутренне улыбаясь, спросил я.
- Они тоже на крышу выползли. Пришлось по пожарной лестнице спускаться...
    В последний раз я его встретил лет пять назад. Передо мной стоял лысый, толстый, с дряблым лицом мужчина. Меня он узнал и обрадовался:
- Привет, Васятка? Как ты? Хорошо? А я все болею. Одной почки нет, вторая сдыхает. Но ничего. По Москве я первый в очереди. Мне уже раз пять предлагали донорские, только они все от старушек и алкашей. Как появится «нормальная», так мне сразу пересадят. Главный хирург Москвы обещал.
   Его очередь на почку  так и не подошла...
    Иногда, видя в голубом небе большой серебристый лайнер, представляю, как к нему шустро причаливает маленький бойкий самолетик. Из него выходит солидный дяденька в форменной одежде и, неторопливо прошагав по крылу, заходит в салон лайнера через невидимую мне с Земли дверцу. Там он выявляет шпионов и других нехороших людей, а потом отправляет их в нужные места. И от этого жизнь в стране становится светлее и чище…