МАНХЭТТЕН НА НЕВЕ
MANHATTAN ON THE NEVA
Манхэттен на Неве (американские поэты эпохи перестройки): стихотворения (на рус. и англ. яз.).
Союз кинематографистов СССР, ЛО, «Аквилон»,
Ленинград, 1991г.
Предисловие
В январе 1991 года и в Москве, и в Ленинграде побывала группа молодых поэтов США. Они приехали в Советский Союз как победители конкурса, проведенного серьёзными литературными журналами. Замысел этого поэтического вояжа принадлежал Маргарет Беррингер, президенту и основателю «Американского центра поэзии» в Филадельфии.
Американцы были гостями Союза писателей Москвы и Ленинграда, побывали в Кремле и Эрмитаже, читали стихи на могиле Пастернака в Переделкино и в музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме.
Впечатления были сложными, незабываемыми, но наиболее яркими остались встречи с поэтами, поэтические чтения – на русском и английском – а стихи могут быть понятны и без перевода.
Френсис Креймен (Frances Kraiman)
Жизнь до меня
Дождь идет, и луна не выходит.
Я переключаю программы щелчком, чтобы поймать
искрящийся шорох летящего снега.
Я сижу без движенья, без мыслей.
И ничто не поможет вернуться в день встречи,
в день, когда ты ушел, пройдя сквозь меня,
как призрак сквозь стены.
Я давлю на «replay» вновь и вновь,
чтобы вспомнить нашу первую ночь.
Опускаю веки, как венецианские жалюзи,
перетекаю в ту ночь,
проведенную вместе.
Трусики парашютом слетают на пол,
чтоб забытыми быть до утра.
Как все влюбленные, я слежу
за дыханьем твоим,
и я слышу, как белая цапля
кличет там, куда не могу дотянуться,
но куда без раздумий упала б,
решаясь на всё.
Ты живешь во мне завтрашним днем,
словно птица, летящая к югу.
И я знаю, каким ты был в комнате,
где сейчас нахожусь я.
Я счастлива – ведь всего на секунду
удалось мне почуять аромат коньяка,
твоих губ, и усмешку в усах,
будто устье реки, впадающей в море.
Дух и душа слились, но вот опять разделились,
и ты исчезаешь там, откуда пришел.
(В той жизни, которая была до меня.)
Но во мне еще теплится тайна раннего утра,
когда для нас застыло время.
А нынче моё время скользит внутрь айсберга.
И жду я тебя, чтобы жалюзи снова открыть.
Перевод Михаила Окуня
(опубликовано под другой фамилией, с искажениями)
Холли Энн Шмил (Holly Anne Chmil)
Крест сверху
Твое дыхание становится глубже,
успокаивается, весло ударяет
по темным водам.
Лопатки напряжены,
как парус, а у кожи
привкус соли.
Я не сплю, наблюдая
за причудливой игрой лунного света,
обычная комната
преображается в тенях
и голубых бликах, играющих
в складках штор...
Я отодвигаюсь и
твоя слепая рука ищет меня,
ложится, крепкая и реальная, как мрамор,
на мою спину, мой позвоночник
изгибается под нею, как знак вопроса.
Корабль в бутылке твоего
сна приближается к пристани,
ты бормочешь, вытягиваешься, скрипишь зубами...
Хранитель влажного дыхания.
В твоей голубой комнате
деревянный крест висит
над постелью,
и мы продолжаем,
цепляясь или впиваясь ногтями
в куски древесины сплавной.
Перевод Михаила Окуня
Кайев Ретти Грин (Kiev A. Rattee Green)
Эксгумация любви
Я хочу
поднять тебя наверх,
туда,
где могу погладить
твои волосы,
которые снова
намокли под дождем
и поцеловать
кожу,
вновь покрывшую
твои останки.
Перевод Михаила Окуня
Нефертити Рашид (Nefretete Rasheed)
Классы
Полдень
втягивается сквозь
раскосые зеркала
(все ушли
и оставили меня с нею наедине)
Я учусь отсчитывать время
заново
Моя наставница называет это ритмом
Мои ноги движутся беззвучно
Мои руки
это неторопливые лопасти
Она показывает мне
словно на огромном реактивном самолете
сложную спираль
головокружительное скольжение
как бесконечно далеко я должна идти
как безмерно много должна еще
постичь
но хотя она ведет счет
и поощряет мои старания
я пошатываюсь
хромаю
рычу
вытягиваю мои изнемогшие
члены
следуя ее линейному стилю
изгибаю неестественно аркой стопу
Это против природы
Это мазохизм
Всё это она исправляет
и назавтра ты приходишь
чтобы обрести нечто большее.
Перевод Михаила Окуня
Кристина Дауб (Christina Daub)
Муравей
Маячит тень садовника, она ему безразлична,
как и то, что его жилище может быть уничтожено
обширным грязевым потоком,
а сам он изгнан рукой в перчатке,
обыденно пропалывающей сорняки.
Земля прерывисто дышит в своей колыбели.
Он бежит, трудится, снова бежит;
крапиву и клевер вырывают с корнем.
Вечный бег, и следующее мгновение
связано с настоящим, как вдох и выдох.
Перевод Михаила Окуня
Северный полярный круг
Жить ради света, длинные дни июня,
переход на север во льды,
где безмолвие и арктический волк
ждут полярной ночи,
где все куропатки превратились в снег
и тундра, настороженная в тумане,
шепчет шорохами копыт канадского оленя,
спускающегося в лощину.
Вытаскивать рыбу из проруби,
учить имена пятидесяти снегов,
позволить мысли улететь за горные вершины.
Карабкаться и повисать на веревке
и подниматься на отвесные белые утесы,
спускаться в расселины ледников,
где призрачные клубы испарений поднимаются вверх
всю ночь и здесь, среди всего этого,
умереть. Не возвращаться туда,
где теряют время в очередях,
в медлительном транспорте, на звонки телефонов.
Угроза раствориться поднимается
по костям. Но умереть и воскреснуть
с вечерними испарениями, взлететь на снежных
пернатых крыльях, вслед за арктическими волками
вернуться в логово.
Понять, наконец, лед
и безмолвие, что привело нас туда.
Перевод Михаила Окуня
Мелисса Морфью (Melissa Morphew)
Тысяча и одна ночь
Он сказал, что ее волосы
пахнут, как листва
или как сумерки,
когда одинокая звезда
в падении прочерчивает пурпурное небо.
Она поняла, что он подразумевал
нечто иное,
невысказанное, немое, как деревья
в отсутствие ветра.
Она была благословлена терпением
и умела ждать.
Ночью, освободив каштаново-рыжую копну волос
от ленты,
она станет думать о нем
и обо всем, что он сказал и не сказал –
о его нерешительности,
руке, рассеянно мнущей луноцвет,
белый и большой, как блюдце.
Если бы их беседа не складывалась,
она стала бы рассказывать ему сказки.
– У луны на самом деле нет лица, – сказала бы она,–
но если бы оно было,
то обязательно женским,
с горестными тенями под глазами,
хоть к ней никто и никогда не прикасался,
даже возлюбленный.
Он ответил бы молчанием,
и ей захотелось бы его поцеловать,
даже если бы желать этого было ошибкой.
Она не знала,
как разлюбить его.
Она не находила слов.
Перевод Михаила Окуня