Мой Коля Рубцов
Много, удивительно много зажглось, отгорело и погасло ут-ренних зорь и зорь вечерних с той неповторимой поры, когда мы были молоды, самоуверенны, мечтавшие о личной поэтической славе Пушкинских высот. Увы! Увы... Однако же... Я говорю о великом русском поэте современности Николае Михайловиче Рубцове (1936 - 1971), об одном из однокашников, чьи мечты осуществились.
Не единожды знакомые литераторы, особенно молодые, про-сили меня поделиться с ними воспоминаниями о моих встречах с Николаем Рубцовым. Я рассказывал, как всё было, а на прось-бы написать воспоминания отвечал обещаниями. Ведь взятие автографов у знаменитостей, фотографирование с ними в об-нимку, написание о них воспоминаний – суета. За долгую жизнь мне довелось встречаться со многими выдающимися, легендар-ными личностями. Михаил Аркадьевич Светлов, Александр Три-фонович Твардовский, Сергей Владимирович Михалков, Юрий Васильевич Бондарев, Егор Александрович Исаев, Владимир Высоцкий, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский, Лео-нид Харитонов, многие другие. Но я не писал об этих встречах. Я помнил истинное: «Помянут тебя - и меня помянут». И не писа-лось. А потом подумалось, глядя на молодых: Тот же Рубцов се-годня для них - легенда, и услышать, прочитать о нём - прикос-новение к легенде. И решился. Тем более, что воспоминания мои - отнюдь не елейное славословие. Пишу как было, в отличие от некоторых «мемуаристов», которые якобы застольничали с по-этом, учили его писать стихи, совершенствовать поэтическое мастерство и которые... в глаза не видели Николая Михайловича.
Познакомился я с Николаем Рубцовым в середине шестиде-сятых годов в Москве, в общежитии Литературного института имени А.М.Горького, что на улице Добролюбова. Кажется, Лидия Ивановна, исполняющая обязанности коменданта, выдала мне постельные принадлежности, указала номер комнаты на треть-ем этаже, и я пошёл обживаться. Открыл дверь, увидел круглый стол, несколько стульев, койки. Я занял свободную койку в глу-бине комнаты, заправил её и прилёг отдохнуть, уставший за день от столичной сутолоки. Вздремнул.
Внезапно с шумом отворилась входная дверь, и на пороге возник невысокий парень, похожий на подростка, хотя и с залы-синами. Он впился в меня недовольным взглядом глубоких тём-ных глаз, шагнул от порога вглубь комнаты. Показалось, что во-шедший слегка... Голосом с хрипотцой достаточно твёрдо про-изнёс:
- Я Рубцов! И пару мгновений спустя, добавил:
- Николай Рубцов.
Я сел на койке, ухмыльнулся и снисходительно проговорил:
- Да? А я думал – классик, который дверь в помещение откры-вал ножкой. Рубцов промолчал, потом спросил:
- Ты кто?
- Студент, как и ты, твой тёзка, сосед, - ответил я непринуж-дённо.
Рубцов окинул меня, как показалось, смягчившимся взглядом и спросил:
- Меня знаешь?.
- Наслышан о твоих чудачествах, - отвечал я сухо, - и с порт-ретным застольем с классиками, и с ружьём, оказавшимся заря-женным, и с выяснениями отношений в ЦДЛе... Я только что де-мобилизовался из Армии, где занимал офицерскую должность, - был командиром взвода, и взвод считался примерным в диви-зии. Естественно, нарушителей дисциплины я не привечал, про-винившихся наказывал. И здесь во мне всколыхнулось внезапно армейское.
- Стихи твои читал, понравились, - добавил я, как бы оправ-дываясь.
- Ладно! Потом поговорим, я спешу, старик, меня ждут. И, по-рывшись в тумбочке, Рубцов скрылся за дверью, а я уснул, сва-ленный гоночной жизнью столицы.
Проснулся я от грохота, шума, от голосов. Вспыхнул свет в комнате, и я увидел Рубцова. Коля был с компанией, человек пять-шесть окружали его. Кто был с ним, я не знал. Это могли быть Михаил Шаповалов, Александр Черевченко, Анатолий Пе-редреев, Игорь Шкляревский. Может быть, Станислав Куняев, Вадим Кожинов, а скорее всего - начинающие поэты, видевшие в Рубцове будущую поэтическую звезду и жаждавшие погреться в её лучах. Компания уселась за стол и началось застолье. с чте-нием стихов. Декламировались стихи, в том числе и Рубцовым в ответ на просьбы застольников. Читал без подъёма, без души. Очевидно, ему не хотелось читать или эти стихи, или этим слу-шателям. Сигаретный дым был удушаюшим. Я в то время ре-шил, во что бы то ни стало, бросить курить. С великим трудом я удерживался от соблазна попросить у гостей сигаретку. Но пере-силил себя и взмолился: «Старики! Не курите ради Бога! Я бро-сил курить, а вы меня мордуете, соблазняете куревом»... За сто-лом притихли, потом послышался голос: «А ты вот на, закури, и вся недолга»...Потом послышался совет: «Ты, старик, намочи по-лотенце и накрой себе морду. Через мокрую ткань дым не про-ходит». Я встал, пошёл в умывальник, намочил полотенце и, вернувшись в комнату, накрыл «морду». Когда вставал, узнал одного из поэтов. Кажется, за столом сидел Анатолий Передреев. Кажется. Через мокрое полотенце дым действительно не прохо-дил, и я наконец-то уснул.
Проснувшись утром, я увидел на койке возле двери Рубцова. Он спал, лёжа на спине, но спал, видимо, чутко. Я был злой из-за полубессонной ночи.
- А что это за незнакомые стихи Есенина ты вчера читал?, - спросил я Рубцова. Я знаю каждую его строчку, а этих не слы-шал. Он, не шелохнувшись, открыл глаза, помедлил и сказал:
- Это мои стихи... Похожи? Я ответил: «Слегка, но ты не ду-май, это я со злости за «табачную» ночь. Вставай, пойдём в сто-ловку, посмотрим, как лауреат премии президента Ганы Джон Окай уплетает из кастрюли месиво из щей, котлеты, винегрета, компота»... Рубцов продолжал лежать. Я оделся и пошёл в сто-ловую. Когда вернулся, Коли в комнате не было. И я поехал в ин-ститут на лекции.
Вечером Рубцов явился ближе к полночи и опять с компани-ей. Не мешкая, я пошёл в умывальник, чтобы намочить полотен-це…Повторилась ночь предыдущая.
Так продолжалось некоторое время. И однажды я отправился к Лидии Ивановне и взмолился:
- Ради Бога! Переселите меня в другую комнату. В этой курят, а я некурящий.
- А в какой ты комнате, кто там с тобой? - настороженно спро-сила озабоченная Лидия Ивановна.
- Рубцов, - сказал я подавленно.
- Рубцов?! – изумилась она, - ну ты мученик, истинный... Вот тебе ключ, иди на четвёртый этаж, где девчонки. Не бойся, они не курят...Лидия Ивановна улыбнулась.
С лёгким сердцем я поехал в институт, Там увидел Рубцова. Подошёл к нему.
- Всё, Коля! Я ушёл в другую комнату, на четвёртый этаж... На-доело дышать дымом... Рубцов окинул меня равнодушным взглядом и процедил: «Скатертью дорога»...
Мы здоровались при встречах в институте и в общежитии, на занятиях творческого семинара Егора Исаева, куда Рубцов при-ходил, попросив у Егора Александровича разрешения.Он хотел перейти в наш семинар, но что-то не получилось. Когда заканчи-валось занятие, Егор Александрович вёл нас в ресторан «Минск», что на улице Горького, слегка перекусить, - знал, что голодные. За столом продолжалось занятие семинара, читались стихи, об-суждались. Тогда же мы услышали от Егора Александровича: «Рубцов хороший поэт, а будет ещё лучше, если не пропадёт. Я планирую издать у себя его книгу стихов»... (В то время Егор Исаев был заведующим отделом поэзии в издательстве «Совет-ский писатель»). Мы, его семинаристы, конечно же, безоговороч-но верили каждому слову наставника, и с того дня посчитали, что Николай Рубцов будет поэтом «с Ивана Великого». Так оно и вы-шло. Большое видится на расстоянии…
Но в институте Рубцов как поэт не выделялся. Кумиром был Боря Примеров, поэт Божьей милостью из Ростова – на - Дону. Вечерами на Добролюбова, перед общежитием, по требованию многочисленной толпы из студентов Литинститута, студентов Второго медицинского института, студентов МИИТа (Московский институт инженеров транспорта) мы водружали Бориса на мас-сивную парковую скамью на чугунных лапах и поэт, сжав кулаки перед собой, виновато улыбаясь, как бы оправдываясь перед застывшим в ожидании многолюдьем, раскованно, вдохновенно читал:
Крыльями взмахнут баяны
И ударят в небеса,
И повиснут, как туманы,
Над садами голоса...
взвивалось над вечерней столицей. После каждого прочитанного Борей стихотворения воздух сотрясал одобрительный рёв вос-торженных любителей поэзии. И было радостно, искренне ду-малось, что без стихов нет жизни. Коля Рубцов был в числе слушателей.
Вспоминается Вечер интернациональной поэзии в актовом зале Литинститута. Читали свои стихи на родном языке, затем подстрочники прочитанных стихов - на русском Лайма Якушко (Прибалтика), Ага Алиев Лачынлы (Азербайджан), Кацик Гевор-кян (Армения) ,Кельдихан Кумратова (Северный Кавказ), Роберт Винонен – переводы с финского, поэты из других республик Со-ветского Союза. А перед этим выступили с трибуны руководите-ли института - ректор В.Ф.Пименов, А.Михайлов, В. П. Друзин. Вышел на трибуну и поэт старшего поколения Д. К- ёв. Он рьяно хвалил стихи Рубцова, определяя их как гениальные, а Коля во весь голос крикнул ему: «А сам –то ты пишешь хреновые стихи!». Оратор стушевался, втянул голову в плечи и молча сел в прези-диуме. Рубцов сидел впереди меня. Я прошипел ему в ухо: «Ко-ля! Если бы это было не в актовом зале, я бы»...
- Что - ты бы?, - полуобернувшись, - спросил Рубцов насторо-женно.
- Он же тебя хвалил!.. На что Рубцов ответил:
- Он обязан меня хвалить!..
Конечно же, вспоминается наш выпускной. В актовом зале ин-ститута в президиуме сидели ректор, заместители ректора, ста-рейший преподаватель Валерий Петрович Друзин, пензяк. Вру-чал дипломы легендарный писатель, который первый написал о Зое Космодемянской в очерке «Таня» Владимир Германович Ли-дин(1894 - 1979). Дипломы вручали, наверное, по алфавиту. При-гласили меня. Я подошёл к Владимиру Германовичу. Он пожал мне руку, вручил диплом со словами: «Поздравляю от души»... Волнующий момент запечатлел институтский фотограф Иван Кириллович Чирков. Потом пригласили Рубцова. Он шёл к столу в президиуме неторопливо, уверенно, без особой торжественно-сти в лице, нарядный, при галстуке, кажется, зелёного цвета. Владимир Германович вручил ему заветный диплом об оконча-нии Литературного института имени А.М. Горького. Президиум и весь зал дружно аплодировали, Лидин что-то говорил, Рубцов что-то отвечал, Чирков фотографировал, запечатлевал торже-ственные мгновения. Это было 23 мая 1969 года.
Когда церемония вручения дипломов закончилась, мы вышли во двор института. Я подошёл к Рубцову и сказал : «Николай Михайлович! Если что не так, не обессудь»... Мы простились. Навсегда.
Трагедия в Вологде, конечно же, потрясла всех, знавших Ни-колая Рубцова, его стихи. Будучи в Москве, я зашёл в Централь-ный дом литераторов. В буфете за столиком увидел Борю При-мерова и Сашу Плитченко, - ростовчанина и новосибирца, со-братьев по Литинституту. Ребята пили пиво Останкинское. Они пригласили меня к столу. Подсел. Пили пиво, закусывали коп-чёным « примеровским» жерехом из вод тихого Дона, говорили о стихах, житье-бытье. Естественно, коснулись недавней трагедии в Вологде, гибели Николая Рубцова: ладно, мол, Дантес понятия не имел на кого он наводил дуло пистолета, Мартынов – тоже. Но Дербина-то знала, кто перед ней…Рубцов! Уму непостижимо!.. Опять же таки, как сочеталось в Коле голубиная кротость, с од-ной стороны, и непреклонная жёсткость – с другой. Да, мол, был он во многом непредсказуемым, многие Рубцовские поступки трудно было объяснить... А что тут трудного! Здесь и позёрство, в частности, и соответствующая его реакция на бездарщину, сплошь и рядом соседствующую с ним... Да мало ли что!.. Все мы хороши!.. Доброе в нём было – истинное, жёсткое - как самоза-щита его внутренней распахнутости, ранимости...
Через тридцать лет я повторил слова, сказанные Николаю Рубцову в Москве в Литинституте на выпускном. Меня пригласи-ли принять участие в работе Духовного форума, проходившего в Вологде. По дороге я простудился. Утром проснулся в гостинице, ощущаю сильнейшее недомогание. Температура. Я всё-таки по-шёл на заседание. Но, выйдя за порог гостиницы, я неожиданно спросил прохожего: «А где у вас здесь городское кладбище?». Прохожий остановился. «Вы к Рубцову, к Николаю Михайлови-чу?». И подробно объяснил, как доехать.
В метровой толще снега прочищены дорожки. Служитель кладбища показал мне рукой на группу школьников невдалеке от ворот, и я пошёл, сначала прямо, затем повернул направо, потом ещё раз направо. Странное чувство овладело мной. Я шёл к мо-гиле человека, который будет жить долго-долго. Могила поэта была запружена цветами. Гора роз, гвоздик, тюльпанов... Увидел знакомый профиль на барельефе. «Ну...» и дыхание забил ком в горле...
Долго стоял я возле могилы, запоздало жалел, что пришёл без цветов, слушал щебетню ребятишек, а когда уходил, само со-бой сказалось: « Николай Михайлович, если что не так, не обес-судь… Коля».
Великий русский поэт, достояние Отечества, Николай Михай-лович Рубцов навсегда останется в моём сердце как «Коля Руб-цов», как воспоминание о нашей студенческой молодости, о трудных её путях.
Николай Куленко,
член Союза писателей России,
Заслуженный работник культуры Российской Федерации
г. Пенза