ГЛАВА1. О Ваших руках
смотрит в точку – в упор. всё, что в ней – оно рвется и распадается на миллиарды созвездий и надежд. она смотрит на руки и покрывается холодом южных ветров – таких скользких и до костей пробивающих. одичалая, худая... руки бархатно-шелковые, покрытые троеточиями. пальцы – тонкие, словно прочерки в ненаписанных письмах. ногти тоже запомнила наизусть – бежево-розовые пластины, аккуратно подпиленные и изящно лежащие, словно кошка на солнцепеке, в мясной впадине.
в голове у нее – изысканно-отвратительные формы, видения, представления, ощущения, пропущенные сквозь призму изощренно-вычурного, наизнанку вывернутого, пару раз об стенку ударенного, растопченного, чтоб созерцание выхолощенного и грязно-смердящего казалось более прекрасным, нестандартным и упоительно-божественным. любой текст в ее голове становиться чем-то сложно воспринимаемым и малопонятным для тех, кто привык описывать реали нежно-солнечно и по-эпикурейски гладко. она не любит разливание золотого века в текстах – красиво, но не то, не то: мало изъянов, мало шероховатостей, мало сюрреально-футуристически-декадентского. и даже ногти – в мясных впадинах. в этом и заключается красота ее видения. итак, она смотрит на руки...
веточки изогнутых вен, тихо расстилающихся по покровам. ладони со слабо выраженными морщинами – теми самими, о которых мечтают хероманты. будто не хотят эти руки раскрывать тайну личностного, сакрально пряча в мясо – до костей ; эти черточки и линии. а тянутся эти линии пружинными дорогами вдоль каждого пальца, застревая в самом мягком месте ; в эпицентре ладони.
она смотрит на мякоть ; как же красиво, о космос! словно вишню ; пополам, и сочиться бардово-пунцовое ; такое сладострастное, словно некраты богов. она касается мякоти ; не растворяйся, пожалуйста. ведь облачная нежность завуалировала руки ее, погружая в ирреальность, унося в космические сны. границы раздвигаются, всё становится из вне. пространство расширяется, и нет более стен, сжимающих сознаний ; выходи гулять босиком по просторам собственного сознания, не рискуя разбиться об надоевшие мысли и врезающиеся в мозг буквенные комбинации "остановись", "нельзя", "а вдруг..", "что подумаю", "мораль" и прочее. полная свобода мироощущения и мировосприятия всего лишь от мякоти, от рук, от этих веточек ивовых. но это ЛИШЬ ; для нее ; воздвигается в степень бесконечности, градационно поднимется до уровня галактики и там и остается. ей бы чувствовать цвета этих рук во время размышления, видеть бы застывшее ожидание рук. а пока ; она смотрит на руки...
придумал же кто-то линию жизни, здоровья, ума. эти штрихи художника-бога или обычные анатомические изыски вследствие трудового бубня (кому как), говорят, чем длиннее разносятся по ладони и чем глубже врезаются в мясо – тем счастливее будет человек. право, господа, фрейдом запахло в комнате от утех херомантов – глубже и длиннее, длиннее и глубже. можно верить, да (кстати, и она верит), но чтоб театр абсурда франции XX века не робел и не стеснялся, считая себя менее абсурдным и забавно-психоделичным.
руки того человека были без клякс, завихрений. как славно, что узоры на ладонях были столь необыкновенно-мраморно-белесыми. не было хаотичного смешения линий, путаницы в полосках. она видела и другие руки – много рук. были ладони с изогнутыми линиями: не линии, а растертое месиво. будто расписывал кто-то ручку в этих ладонях – расписывал до крови, и остались грязно-рваные порезы. и «определили» эти каракули судьбу человека…но именно сейчас ; она созерцает руки…
ловить бы все спектры этих рук, все желания, все разносящиеся миллиардами прикосновений ощущения. она прикасалась к этим рукам – губами. вчера ; и губами. обезумевшая дама не могла успокоиться, честное слово! казалось бы, секундное дело было – сомкнулись верхняя и нижняя, вкусив фрагмент кожи и снова на место – в позиции стоицизма. но эта СЕКУНДА – Вечность. ей заполнилось всё – она заполнила навсегда. и каждый поцелуй храниться в кармане под сердцем – вечерами сладко перелистывать в сознании фотографии эти.
на вкус эти руки – выжатые вселенные с добавлением звезд, солнечности и лунности. можно бесконечно поглощать – вкусно-незабываемо (космические атомы и созвездия по вкусу). если говорить не текстами ее мышления, на вкус – неуловимо-нежное движение воздуха или просто молоко, молочность…она не пила и не пьет молоко. она плохо представляет вкус молока, но в молоке – млечность и облачность, жизненность и материнско-отрадное. в молоке ахмадулинское и прозрачность вкуса. в молоке – чистота и совершенство потока. в молоке – ласкающаяся на языке буква «л». вкус этих рук может трансформироваться в любые вкусовые ощущения, ибо оно – молоко – совершенство, включающее в себя зюскиндские тонкости мироощущения.
на цвет эти руки – поле, полное маков. море точек – солнечного цвета только. лесные руки, такие тепло-свежие: в них слышится звуки птиц, шорохи зверушек и тихое ауканье. цвета неба эти руки, цвета первого поцелуя…
форма этих рук не поддается описанию – нечто прерафаэлитское, морское дно вдыхающее; движения всегда без заунывного. да, тоска порой накрывает пластами, но руки остаются красиво-грациозными, порой – несколько забавными: жестикуляция столь активна в процессе артикуляции, что хочется улыбаться, целовать, повторяя: «остановитесь, мое неистово-безудержное, Вы сойдете сейчас с ума, право!»
ощущения от рук также заставляют проворачивать ленты мыслительных процессов, чтобы найти то самое слово, выражающее всё. если станцевать эти ощущения – движения ломанные и романтично-пленительные, спеть ; голоса входов и выходов, нарисовать – абстракционизм и импрессионизм - и посмотреть в глаза, то, возможно, станет яснее. а только лишь слово, будучи даже в начале и Словом, есть невозможность полнейшего описания того, что находиться в категории бессознательно-не воспринимаемого: за пределами: шаг – и в бездну, вдыхать которые так приятно: по легким разливаются ветра и черно-красное, винное, но без хмельного.
слабая попытка рассказать об ощущениях. она сама теряется. если всё-таки уложить неуловимое в буковки, то родится на свет играющаяся «щ», зеленое «е», клокочущая «м», секундное «и», стучащее сердцем «т» и смягчающе-редкостный «ь» ; то родится глагол «щемить». ощущения – щемить. нечто щемящее там – внутри – от прикосновения к этим рукам: всё падает на дно сердца, сковывается, нервничает, бьется, падает снова – каждый раз, как первый раз. причем будто первое прикосновение в жизни к самому драгоценному и вожделенному.
она никогда не напишет роман. каждый текст ее – нечто хаотичное, что пытается она хоть как-то систематизировать. о каждой частице тела и души этого человека она может писать бесконечно, о многом волнующем, пережитом и ожидаемом – бесконечно. не лучше ль всплесками кидать эти слова в отрезки текстов, чтоб толстой с шолоховым не присоседились к театру абсурда, также стесняясь – кто-то смог более?
она любит Вас. смотрит на руки. губами – вчера.
Вы вряд ли почувствуется, что она ощущает.
26.06.2014