В сгущавшихся сумерках над пустырем разносились мальчишечьи крики и гулкие удары по старому, видавшему виды, кожаному мячу. На самодельных футбольных воротах, сооруженных из пары обрезков водопроводных труб и нескольких жердей, висели, слегка покачиваясь на ветру, сброшенные куртки. А их владельцы радостно носились по пожелтевшей, выбитой траве пустыря.
Стекла окрестных домов отсвечивали закатной бронзой, отчего сами дома уже не казались безликими унылыми коробками, а становились похожими на памятники неведомых цивилизаций. За одним из окон на третьем этаже самого ближнего к пустырю дома стоял Виталий Петрович Рыбкин, и недовольно морщился, нервно потирая пухлой рукой блестевшую в лучах заката лысину.
Виталий Петрович ненавидел шум и веселье. В особенности же его раздражали каждодневные мальчишечьи футбольные баталии под окнами. Мало того, что орут и думать мешают, так еще, не ровен час, в окно мячом заедут… Правда, такого никогда еще не случалось. Но ведь могло же случиться, верно?
Погрозив кулаком в пространство, он, казалось, почти успокоился, когда из зала раздался недовольный голос жены Зинаиды.
- Виталя, что там? Опять эти разбойники покушаются на наши стекла? Вызывай полицию, Виталя….
Виталий Петрович совсем скис. Распоряжения жены, как приказы командира, не обсуждались, но он хорошо помнил, чем в прошлый раз закончилось их обращение к властям. Штраф за ложный вызов, между прочим, до сих пор не оплачен. Вон она, квитанция, лежит на холодильнике и, кажется, издевательски белеет в сумерках.
- Виталя, ты собираешься, в конце концов, что-нибудь предпринимать, или мне самой? Я слабая женщина, а ты вынуждаешь меня сражаться с бандитами… - в капризном тоне жены появилась слезливая нотка. Эту хорошо знакомую интонацию Виталий Петрович выносил еще тяжелее, чем детские крики под окнами.
- Иду, кисонька, иду… Сейчас я их разгоню!
«Кисонька» торжествующе ухмыльнулась и до упора прибавила звук в телевизоре. Начиналась ее любимая мыльная опера. Виталий Петрович с протяжным стоном схватился за голову и опрометью бросился из квартиры.
Тяжело, с одышкой, спускаясь по лестнице, Виталий Петрович размышлял о том, как же ему все это надоело. Как бесполезно и глупо прошла жизнь… В юности он мечтал сделать что-то особенное, стать выдающимся спортсменом (на худой конец – обозревателем или тренером). И что в результате? Он работает бухгалтером в магазине спорттоваров. Каждый день к девяти утра приходит в свой маленький кабинетик и до ряби в глазах считает единицы ассортимента, сводит балансы, пишет отчеты. А за стенкой, в торговом зале, кипит бурная деятельность. Слушая голоса, доносящиеся к нему из-за тонкой перегородки, он давно убедился в том, что спорт не имеет ничего общего с его давней радужной мечтой. Спорт – это суровый, и подчас нечестный, бизнес; это подставы, подсиживания и разборки. Виталий Петрович терпеть не мог всех этих мускулистых юнцов, заходивших к ним в магазин, всех этих стройных девушек и радостных детишек. Ему казалось, что от всех от них за километр разит допингом и стероидами. Хрустальный кубок, завоеванный когда-то на школьной спартакиаде, давно разбился и был спущен в мусоропровод, но Рыбкину казалось, что его осколки до сих пор больно впиваются в пальцы, когда он пишет очередной отчет…
За спиной Виталия Петровича громко хлопнула дверь подъезда. Он отдышался, отер лысину и тоскливо посмотрел в вечернее небо. Луна, как золотая медаль, висела так близко, и в то же время, недостижимо. Над пустырем время от времени черной тенью высоко взлетал мяч и, как почудилось Виталию Петровичу, специально закрывал от него лунное золото. Бухгалтер сгруппировался, насколько это было возможно при его комплекции, и резкими прыжками понесся к пустырю.
Ни о чем не подозревающие мальчишки продолжали играть в футбол, несмотря на то, что совсем стемнело. От ворот тянулись длинные резкие тени. Мяч то и дело перелетал от одного игрока к другому, и поднятая пыль серебрилась в лунном свете.
Рыбкин продрался сквозь растущие по краю пустыря кусты и, бешено размахивая выломанной по пути лозиной, вылетел на импровизированное футбольное поле. Разгоряченные игрой мальчишки не сразу заметили его, и продолжали, как ни в чем не бывало, бегать за мячом. Виталий Петрович воздел свое орудие возмездия и с громким воплем негодования бросился на футболистов. Но тонкий прут так и остался невостребованным. Мальчишки с хохотом и криками разбежались, кто куда, и лысеющий бухгалтер остался на пустыре совсем один. Полная луна отражалась от его головы так, что казалось, на Виталия Петровича снизошло некое сияние.
Вдоволь порассекав теплый вечерний воздух лозиной, и до хрипоты наоравшись угроз темным, как будто присевшим от неожиданности, кустам, Виталий Петрович обмяк. Он внезапно понял, что кроме него и Луны, здесь нет никого. Разве что только утоптанная желтая трава и пара ворот.
Внезапно что-то еле заметно ткнулось в носок его ботинка. Это был изрядно потрепанный кожаный мяч, который недавно гоняли мальчишки. Виталий Петрович посмотрел на него, потом поднял посеревшее в вечернем свете лицо к Луне. В ее свете он казался совсем маленьким. Как тогда, когда бился за честь школы в своем последнем матче.
Виталик был лучшим нападающим. Он подавал большие надежды и забивал умопомрачительные голы. Даже из горкома комсомола и взрослой сборной приходили смотреть, как он играет. И не только из горкома и сборной. Все самые красивые девчонки района подпрыгивали на дощатых трибунах в ожидании нового, бесподобного, гола.
Обычно он никогда не обращал внимания на болельщиков. Ему не было никакого дела до того, кто и чего от него ждет. Он просто играл, забывая обо всем на свете, отдаваясь игре весь, без остатка. Но, однажды, Виталик изменил себе и мельком бросил взгляд на первый ряд. И замер… Казалось, все отступило и скрылось в тумане – мяч, противник, ворота, яростные свистки судьи… Осталось только ее бледное взволнованное лицо, разрывающее этот туман, как Луна разрывает тучи…
Он пытался отогнать видение и почти наугад ударил по мячу. Вспышка боли залила красным поле, трибуны, даже ее лицо… Потом была больница и долгие месяцы восстановления после перелома. Она приходила к нему каждый день и приносила апельсины, похожие на восходящую южную луну.
Они продолжали дружить и после, когда Виталик поправился. А через несколько лет, уже будучи студентами, сыграли тихую свадьбу в общаге. Кричали «горько!», пили водку, закусывали апельсиновыми дольками…
Потом он закончил эконом и устроился работать бухгалтером в магазин спорттоваров. А через некоторое время они купили ту самую квартиру на третьем этаже дома, стоящего рядом с пустырем. И все пошло по накатанной – вечера у телевизора, разговоры о покупках, крики мальчишек за окном и мечты о своем собственном сыне… И пустота, вплывающая по вечерам в комнату вместе с Луной.
Виталий Петрович стоял несколько минут, глядя себе под ноги. Потом в нем как будто разжалась, разморозилась под лунным светом, какая-то пружина. Он подпрыгнул, разбежался и со всей силы саданул по мячу. Мяч стремительно взлетел над пустырем, описав дугу, сделавшую бы честь самому Диего Марадоне. Через секунду раздался звук разбитого, осыпающегося стекла. После чего, полностью противореча законам физики, кожаный мяч развернулся и приземлился у ног Виталия Петровича.
Бухгалтер вышел из забытья, и стал тревожно оглядываться. Что-то выло - то ли сирена, то ли сигнализация. Посмотрев на свой дом, он поднял глаза к третьему этажу и обомлел. Наполовину высунувшись из разбитого окна, Зинаида визжала и размахивала руками. В первый раз за много лет мяч попал точно в цель…
Еще через пару минут Виталий Петрович услышал треск веток и сжался. Зинаида ломилась через кусты, размахивая огромным половником. «Ну ща я вам покажу, негодники!» - вопила его супруга, не помня себя от возмущения.
Она выметнулась на освещенное Луной поле и рванула к одинокой фигуре, от которой тянулась длинная, словно стрелка больших часов, тень.
Виталий Петрович встретил Зинаиду молча, немигающим взглядом в упор. Он, казалось, только сейчас по-настоящему увидел ее, слегка расплывшееся за совместно прожитые годы, но такое родное, лицо.
Зинаида медленно опустила занесенный над его лысиной тускло мерцающий половник.
«Ты?..» – как-то растерянно спросила она и отступила на пару шагов назад. «Я…» – тихо ответил Виталий Петрович. «Зачем?» – удивленно вскинула брови Зинаида и медленно осела на траву. «Не знаю» – пробормотал бухгалтер, и присел рядом, в первый раз за долгие годы крепко обняв жену. Зинаида долго-долго вглядывалась в лунный диск, словно стараясь разглядеть в нем что-то, давно забытое, потом рассеянно положила руку на шершавую кожу мяча.
- Знаешь, Виталик, а я ведь тоже когда-то мечтала… В волейбол играла в школе, думала – в сборную возьмут. А потом – ты, институт, работа…
Ставшая совсем яркой, Луна освещала их сросшиеся, заброшенные посреди пустыря с выбитой желтой травой, фигуры. Лишь когда начало светать, они оторвались друг от друга и, держась за руки, двинулись домой. По квартире на третьем этаже гулял ветер; сквозь разбитое окно входил рассвет, дробясь в осколках стекла на множество маленьких золотых медалей….
…Время спустя Луна, заглядывая украдкой в окно районного роддома, увидела кроватку, а в ней – младенца с совершенно лысой головой и красным сморщенным личиком. Маленький Петя капризничал и сучил ножками. Седая акушерка улыбнулась и заметила: «Какой бойкий у вас мальчуган, мамаша. Не иначе, знаменитым футболистом станет…»
Стоящий на пороге Виталий Петрович заговорщицки подмигнул Луне, покрепче прижал к груди кулек с апельсинами, и поспешил в палату жены.