Жизнь не рифмуется.
Пишется наскоро, набело – прозой.
Скорый отъезд.
Равнодушной родни равнодушные слёзы.
Носишь, пакуешь.
Корчуешь предметы, проросшие в быт.
С кровью.
А не болит.
С кровью ведь… медью расплавленной кровь так и хлещет,
На пол, на стены, коробки.
Ненужные вещи.
Прах.
«Вот и всё, что останется после тебя».
Только слоны из серванта в загоне картонном
Сбившись испуганным стадом – трубят и трубят.
Что вы трубите, о счастье каком-то трубите?
Что оно – счастье – на русском, немецком, иврите?
Как оно выглядит в глупых слоновьих мечтах?
Красного дерева плотью, без крови и боли?
Музыкой старой шкатулки?
Исхоженным полем?
Не замечаешь:
В трельяже о трёх головах
Дребезги странствий.
Иссохшее слёзное море.
И зазеркальный
Осколочный
Страх.