Пусть курский соловей притухнет в мае,
объединяясь с кучей воробьёв:
что ни творю, пишу или читаю,
но потребляю явно не своё!
Где лист капустный в лагерной баланде,
изюминка строки в белиберде,
иголка в стоге, лирика в балладе, –
бессмертный облик в выжитой среде?!
Стереотип извечный светит мраку
и устрашает самого себя,
зеркально отражаясь от бумаги
мечтанием забитого раба!
До нар добраться, тяжко отработав,
и провалиться в невесомый сон,
и нет проблем, тем более, заботы
о «никогда… когда-нибудь потом»!
Хватает свары и в «своём бараке».
Под прессом обстоятельств даже зло,
шерстя добро, работает во благо:
мир праху жертв, которым так «везло»!
Любви, надежды, веры перегаром
разит с предощущением беды,
бесчинствует террор правопорядка,
свирепствует «отрава правоты»!
Расчёс до крови, спор до зверской драки,
рассудок, уводящий в беспредел,
и от абсурда к «точке невозврата»
типа того: «прыжок, и я в уме»!
Научат ортодоксов прогрессисты,
как заданные сроки ускорять,
чтоб всенародно признанным артистом
хоть бога из себя изображать!
Кем ни был бы в России говорящий,
он неизменно больше хоть кого.
«Никто не больше никого», - обрящешь,
чем пафосный стреножить «закидон»!
И смех, и грех, эмоции сплошные,
ведь оживём, сгорая со стыда
за то, что лично с гордостью творили,
со всеми в результате пострадав!
«Шерше ля фам», за каждой байкой в спайке
найдётся почитатель или друг,
как отражатель, потребитель пайки
ещё живой, не взятый на испуг!
Так притяженье теплокровной плоти
по самой безошибочной прямой
в движение приводит весь клоповник.
Приливы и отливы под луной.