Когда одним промозглым вторником
Вошел в пивбар, не посещаемый пока,
Отведать темного пивка
И промочить застрявший в горле ком,
Я встретил там трех мудрецов,
Трех прорицателей-оракулов -
Один сидел, зажав в кулак улов
И пряча хмурое лицо,
Другой, толкаясь и грубя,
Из рук соседа вырывал меню,
А третий бросил деньги бармену
И улыбнулся про себя.
Надеясь скромно поприсутствовать
Там, где мудрейший нежит плоть,
Я тут же выхватил бумажную щепоть
И стал размахивать ресурсами.
Разгоряченные ликером с коньяком,
Три мудреца повеселели,
Тут мне явились их премудрости на деле
Из откровений под хмельком.
Один хотел уехать в Косово
И добровольцем защищать права славян,
Другой, китаец, сильно пьян,
Бурчал под нос «Всево калосево»,
Кивал своей несоразмерной головой,
Как тот болванчик из фарфора,
А третий сглатывал осадок разговора
Со дна бутылочки пивной.
Один раскрыл кулак мозолистый,
На память дав опознавательный жетон,
Второй сказал, что может он
С таким подарком опозориться,
А сам, похлопав по карманам пиджака,
Достал перо какой-то птицы;
От третьего коробочку со шприцем
Взяла дрожащая рука.
Иссяк поток взаимопомощи
И без излишнего прощального словца
Два мудреца, схватив под локти мудреца,
Ушли и скрылись в мутной полночи.
Один кричал «Стреляйте, изверги!»,
Отяжелевшим кулаком терзая грудь,
Второй пытался как-нибудь
Засунуть в рот огромный чизбургер,
Сучил ногами, словно лошадь на дыбах,
Китайским матом крыл прохожих,
А третий запахнул плащовый кожух,
Блеснув эмалью на зубах.
Когда вокруг затихли прения
И завсегдатаи расселись по местам,
Я периодику не глядя полистал,
Пока не понял, что гублю остатки зрения.
Явился бармен; дал расчет ему
И захотел уйти отсюда поскорей
Туда, где окнами поблескивал Бродвей,
Где Брайтон-Бич гудел по-черному.
Через минуту желтой молнией,
Пронзая изморось, меня несло такси.
Шофер, покуривая, слушал Би-Би-Си
И молчаливо выражал согласье полное.
А я разглядывал бегущий тротуар,
В полночный час обыкновенно многолюдный;
Прохладой веяло в окно, и говор нудный
Смешался с дрожью электрических гитар.
Витрины ждали и туманились,
Единство нации мерцало в глубине,
Свобода совести подмигивала мне,
На спину лип идеализм, как банный лист,
Ура! гремело правосудие,
А тайна вклада хохотала громче всех;
Как по волнам, сквозь наваждение и смех
Мы шли на хрупкой канареечной посудине.
И было жарко, лихорадило,
Шофер боролся с обезумевшим рулем.
Дождь стал потопом. Сколько силы было в нем
Под шепот шин и грохот радио!
Вода сомкнулась, и бурлящее кольцо
Остановило наше слабое движение,
Когда я в зеркале увидел отражение
Трех безымянных мудрецов.
Один в обрывках маскхалата
С двуглавой птицей на берете набекрень
Был сух и мрачен, как морозный зимний день
За две секунды до заката.
На мокрой силосной траве
Лежал он, словно на постели,
Но эволюция не билась в этом теле,
Былая мудрость не ютилась в голове.
Второй сидел невдалеке
Изящной статуей нефритового будды,
Благословлял двумя перстами будто
На левой поднятой руке.
В разрезе трезвых, как богемское стекло,
Китайских глаз царило умиротворение
Назло лишениям, пожарам, разорению,
Кровопролитию назло.
А вскоре третий компаньон явил свой лик
На треть зеркального экрана,
В припадке смеха содрогаясь непрестанно
И страшно скалясь в тот же миг,
Стальными пальцами держал
Реторту с жидкостью багряной
И, поднося ее к предплечью с рваной раной,
Ежеминутно наполнял.
В ушах был шум, сперва похожий
На ледяной высокогорный водопад,
Потом напомнивший прекрасный летний сад
И луговину у подножий.
А после отзвуки природы
Преобразились в отдаленный стройный хор,
Как будто каменный готический собор
Наполнил пением свои глухие своды.
Завороженный этим хором,
Я тупо вглядывался в меркнущий экран;
В соседнем кресле очарованный баран
Еще недавно был шофером.
Изображение исчезло. Пелена
И с глаз, и с зеркала, как занавес, опала.
Я встрепенулся. Наша техника стояла
У тротуара и была заведена.
Вокруг сновали крутобокие авто,
Неон высвечивал потоки пешеходов.
Разнокалиберные дети всех народов,
Из света выйдя, поглощались темнотой.
Все тот же город небоскребов и машин
Не ведал сна, как разоренный муравейник,
И останавливался в позах откровенных
У тех же глянцевых витрин.
А хор по-прежнему звенел
Во мне, в кабине, в целом мире
И даже в радиоэфире
Безвестный проповедник пел.
Я дверь открыл. Навстречу хлынул
Поток мерцаний, испарений, голосов,
Боренья двигателей, скрипа тормозов,
Вонзившись в мозг холодным клином.
Таксист сидел бездушной вещью,
Пытаясь вспомнить, что же с ним произошло;
Заметно было по глазам, что тяжело
Ему давались размышления о вечном.
Достав последние зеленые,
Я на два счетчика водиле заплатил,
А он, мыслитель, Аристотель во плоти,
Во тьму уставился зрачками удивленными.
Так мы расстались навсегда -
Шофер остался на заполненной парковке,
А я пошел вдоль тротуарной бровки,
Пока не ведая куда.
Потом по вывескам знакомым опознал,
Что нахожусь невдалеке от дома,
Как самолет на полосе аэродрома,
Для взлета скорости набрал.
Смешавшись с праздной толчеей,
Как шторм, бурлящей до двенадцатого балла,
Я был подхвачен этим штормом и устало
Поплыл по ломаной кривой
И оказался у витрины;
За ней виднелся антикварный магазин.
Фонарный блик свое мерцанье отразил
В прямоугольнике картины.
Вглядевшись пристальнее в сумрачный пурпур,
Я догадался, что икона то была:
На ней три юноши сидели у стола,
Лучился свет вокруг фигур.
И, глядя каждому внимательно в лицо,
Почувствовал, как ток бежит по коже -
Святые были удивительно похожи
На трех знакомых мудрецов.
Один сидел, на тонкий посох опершись,
С невыразимой отрешенностью во взоре,
А под ногами на мозаичном узоре
Текла размеренная жизнь.
Второй глядел во тьму куда-то,
Раскрыв глаза так широко, как только мог,
А третий поворачивался вбок,
Не пряча прищур плутоватый.
На заднем фоне в разноцветных витражах
За спинами апологетов
Алмазный прииск дорогих стеклопакетов
Блестел на верхних этажах.
Змеей по трубам вился фимиам,
У их подножия в стеснении жестоком
Все человечество лилось сплошным потоком,
И в том потоке шел я сам.
Я шел, и улицы, как пропасти,
Передо мною разверзались впереди,
Каньоном щерились дома, а посреди
Вращался омут с визгом вертолетной лопасти.
Народа многоликий карнавал
Нырял в него, от счастья улыбаясь,
А я им, как заправский Санта-Клаус,
Священные подарки раздавал.
Жетон солдатский я вручил
Бой-скауту с морозными сединами,
Перо серебряное с крапинами синими
Суровый житель прерий получил,
Функционер одной из местных сект
Прозрачную коробочку со шприцем
Рассматривал, а я читал по лицам
Цитаты неоконченных бесед.
Струился то ли ладан, то ли пар
Над миром; собиралась непогода,
Где я стоял задумчиво у входа
В пока не посещаемый пивбар,
Забитый так, что негде было сесть,
А люди все текли волной Гольфстрима,
Но проходили без задержки мимо
Всего лишь трех свободных мест.
1999-2000