Андрею Кручинину
1
Мне нравятся размытые просёлки.
Мой дом не помещается в посёлке.
А потому, подлец, стоит в лесу.
Когда б я воевал, служил в пехоте,
А потому зверьё ко мне приходит,
Держа больные лапы на весу.
Мой дом в лесу изяществом не блещет:
Он дранкой крыт. Зато, вполне бревенчат
И, видимо, построен на века.
Конечно, отопление печное,
Конечно, освещение свечное,
Зато, тепло и свет – наверняка.
Мне снова мир дарует откровенье, -
Он пуст и чист, - как в первый день творенья.
И только бледной точкою – нет-нет –
С двустволкой, в полушубочке облезлом, -
Да слава Богу! – всё же не с обрезом,
На рюмку водки забредёт сосед.
Так и живу, сомнения не зная, -
Дробь на ружье, блохастая борзая
И сколько-то копеек на табак.
Усердное забвение мирского,
А доблесть воздержания мужского, -
Не гордость, но упрямство как-никак.
Куда ни глянь, озёра да деревья,
За двадцать вёрст ближайшая деревня:
По-здешнему, совсем не ближний свет.
Париж и то «аэрофлотом» ближе,
«Бьюсь об заклад, вам не бывать в Париже!» -
Мне говорит облезлый мой сосед.
Но пусть его!.. Иду смотреть на воду.
Безделье сладко в ясную погоду,
А потому отмечен каждый дождь
Страничками, исписанными наспех.
Всё наискось, как будто просто насмех, -
Хорей ли, ямб, - теперь не разберёшь.
Мне нравятся размытые просёлки.
Не худо бы разжиться поросёнком
В давным-давно пустеющем хлеву.
И, кажется, что мне теперь по силе
Забыть всех тех, что про меня забыли,
Там, где давно я больше не живу.
2
Десятый день тяжелого ненастья.
И к лучшему не думают меняться
На много-много дней пути окрест
Бессмысленная рябь озёрной глади,
Перемещенье атмосферной влаги
И оловянный полусвет небес.
Переливаясь через край колодца,
Вода и так уже на землю льётся, -
Когда же дождь утихнет хоть на час!
И мы с соседом в ожиданьи солнца
Когда-нибудь, наверное, сопьёмся,
От насморков бесчисленных лечась.
Меня сосед почти не утешает.
Он зачастую просто украшает
Плешивой головою винегрет.
А я томлюсь в постылом ожиданьи, -
«Всё оттого, что Вы дружны с жидами!..», -
Проснувшись, заявляет мне сосед.
А время к ночи клонится, однако,
Безропотно уснувшая собака
Перебирает лапами, скуля,
И выйдя за дровишками к сараю.
Я понимаю вдруг: вокруг – сырая,
Сырая, но родимая земля.
Подобно мне, в таком же состояньи
Здесь праотцы с дровишками стояли
И хмуро озирали небеса.
В пространстве, огороженном жердями,
Они вот так же ведро ожидали
И уходили в землю, не спеша.
Побасенки мудрёные слагали,
Молились Богу, тем превозмогали,
Дождями шевелящуюся ночь.
На свет лучины щурились лукаво,
А прояснялось, говорили: «Право,
Мы и потом могли бы превозмочь!..».
И наступило утро. Свист соседа
Я услыхал задолго до рассвета.
И только развиднеется едва,
Мы в челноке от берега отчалим.
Качаются двустволки за плечами,
Фаллические признаки родства.
3
Просторно, тихо, лес почти безлиствен.
В перемеженьи разноцветных истин
Есть истина сегодняшнего дня:
Нагая осень, полдень, понедельник,
Зелёною свечою можжевельник
Стоит среди багряного огня.
Вернувшись из охотничьих походов,
Сосед – неутомимый Епиходов –
Вздыхая, пьёт домашнее вино.
Разбитую показывает ложу,
Иль просто исцарапанную рожу
Просовывает в низкое окно.
Весь из овчины, кожи и сатина,
Он так похож на доброго Сатира,
Что заплутал в охотничьих лугах.
Когда мне с ним случается напиться,
Мерещатся козлиные копытца
На яловых соседских сапогах.
А ночи всё темнее понемногу.
И мне пора, пора в мою дорогу,
Короткую иль долгую, - Бог весть!
Пора вернуться в городские стены
Платить долги, которые священны,
И о которых позабыл я здесь…
И снова – соль, закуска полевая, -
Мы нынче по последней наливаем,
На посошок: семь бед – один ответ!..
Мой домик опускается в преданья.
На полдороги вместо «до свиданья», -
«Дай Бог тебе!..», - бормочет мой сосед.
Овчина, плешь, плюгавая бородка…
Мне дальше одному через болото,
Прости-прощай, мой временный приют!..
Но будет день, и в дверь моей квартиры
Войдут благоговейные сатиры
И песню колыбельную споют.
О, дней моих немыслимая помесь!
А был ли добрым, - разве нынче вспомнишь!
А был ли зол? Да что такое злость!
Но вспомню домик, вспомню о соседе…
А, впрочем, мало ль есть домов на свете,
Где побывать мне больше не пришлось.
На фото поэты Николай Потапенков и Андрей Кручинин в квартире поэта Алексея Коноваленко на м. Сокол, получившей название "Волоколамская коммуна". Август 1996 года