Из золотистой акварели
Рождает лик луны просвирной
Тревожный сон, где стонут тени
Ползя поверхностью пустынной,
В безликих разноцветьем травах,
Щенячьей робостью вампира
Стекает со стволов отрава,
Другого призрачного мира.
И немоту, и восхищенье
Спиной мурашки предвещают,
И потаенное влеченье
Обрядом жертвенным встречают.
Луна горит, и предков лики
Блуждают, где-то здесь целясь
За рубежи телесных бликов,
За шепот отзвуков печали
Со странностями восприятий
От ощущений смысла жизни,
И ускользающих понятий,
Почти узревших роль бессилья.
Но здесь шататься нам приятно,
Хотя иголками сознанья
Нас колет холодком невнятно
Всё извращенье созерцанья.
Как интересен труп внезапный
Лежащий прямо на дороге,
Как тянет посмотреть на пятна…
И ужаснуться от тревоги,
Сглотнув слюну гнать приступ боли,
Представив, что на этом месте
Мог оказаться…Слава богу!
Труп ущипнул – не интересен.
И всё же утро подытожит:
Истекшей со стволов отравой
С корой отодранной и кожей,
Но понарошку - скажем прямо.
Но снова в час свечи угасшей,
Точнее спрятавшейся в омут
Выходим в тень луны вчерашней
Со знаньем тем, что будет полдень.
Что это сонное бессилье
Не причинит вреда в потемках
И наши спрятанные крылья,
Всего лишь хитрости ребенка.
Ведь тьма обширней, чем поверье,
Чем глубина ее стремнины,
Она и есть понятье – время,
Всей неизведанностью мира.
Покой вот-вот…, но капли света
Несущие и жизнь и вечность
Предсказывают смелость эту…
Что свет нам завтра обеспечен.
Стекает со стволов отрава,
Но не страшно предубежденье,
С налетом колкости забава -
Искать ночами униженье,
И первородным страхом трогать,
И естество, и детский лепет
Своих привычек блеклый голод,
И ожидающий всех пепел.