Я сощурился над стеклом,
изучаю кривой излом.
По границе скола стекла
полоса серебром прошла.
Отражается в ней портрет.
Только сходства полного нет:
у того, другого «меня»,
кто-то стороны поменял,
и в симметрии скрыта ложь,
как в заржавленных ножнах нож.
Заглянуть пытаюсь в нутро,
только сделать это хитро:
в глубине моего горла
пища только что померла,
а услужливое питьё
утопить торопит её.
Лишь спасительный алкоголь
зажигает в глазах огонь.
Ускоряется ток слюны,
вырастают из мух слоны,
речь развязывается в бред…
Залезаю на табурет,
обличаю их, сволочей,
едкой щёлочью злых речей…
Но бурленье в бачке сливном
не тревожит мир за окном.
Под напором соплей сопя,
начинаю копать в себя.
Возникает чувство вины
за хозяйство не той длины,
за духовную нищету,
за тщедушие и тщету…
Но вина – не вина глоток,
неизбывен её поток,
как изжога, она язвит,
подымаясь, надсадно злит,
опускается, как отлив,
душу склизкую оголив.
Потревожить бы грязь да ил,
да не хватит на это сил.
Разом выгрести ил да грязь,
да не сдюжить, не помолясь.
Но без веры мертвы слова,
и молитва моя слаба.
Ну, а если амфетамин?
С ним я буду неутомим?
Душу вычистит мне навряд
синтетический земснаряд.
Не спасти таблеткой души,
раскрошив её на гроши.
Бесполезен пустой размен,
безразмерен её размер –
достигает таких глубин,
где Геракл себя сгубил…
Боль проходит через виски,
вырывая мозгов куски.
Покалеченных планов плоть
вызывает слепую злость,
а сумбур и рутина дня
добивают в упор меня,
и сгорают опилки слов
в разогретом горниле снов.
Неужели только бухой
понимает, что он плохой?
А потом, с утра протрезвев,
возвращается прежний зверь,
как вервольф – при полной луне –
обнажая оскал в слюне?
Где во мне притаился Бог?
Испугался меня и сбёг?
Где ты, дедушка-садовод,
пообщайся со мной!
И вот,
отлепляя ладонь от век,
мне дедуля даёт ответ.
Мягко щерится мойдодыр
из мичуринской бороды:
«Голова, вишь, твоя, милок –
молодой капусты вилок.
Я её освежу слегка –
вялый лист оборву с вилка.
Подровняю и причешу,
приглушу чуток интершум,
поменяю тоску и грусть
на весёлый капустный хруст.
Ну а ты меня не пугай,
агрессивный какой бугай!»
И слетают за слоем слой:
равнодушный, весёлый, злой,
безобразный, милый, чудной, -
листья с хряпушки черепной.
«Дальше хватит, всё, не моги –
обнажились уже мозги!»
«Не мозги, дорогой, а мозг.
Оболочка – нежнейший воск,
а под нею, заметь, под ней –
там вода. Нет её подлей,
нет честнее её, добрей…
Ты – живая вода, Андрей.
А мозги – это блюдо, смак.
Кстати, я – кулинарный маг,
спец по части лоботомий,
в них фасолевый витамин,
а в рагу из мозгов – другой.
Это лобио, дарагой!»
«Не тупи, нагнетай, тамада,
не опилки внутри – вода»...