А Сашке – десять. В веснушках – нос,
И бантики – в тон глазам.
И лучший день жизни – подарен пёс!
И не забалуешь, - ведь имя всерьёз
Присвоено псу – Гроза!
Семнадцать Саше. – Сама весна.
Сменила банты на ленты,
Видно, на них с обожаньем (как знать?)
Из институтского даже окна
Заглядываются студенты!
Двадцать. И Александра – жена.
Пакует вещи – маршрут их долог.
Судьба – с путешествий семью начинать.
Муж у Саши – геолог.
К отлёту готова любовь детворы:
Намордник. Пристойна. Шикарна.
Под крыльями плавно – полей ковры.
И вот – могучий рёв Ангары,
Раскатистый, будто звериный рык,
И дивная ширь Байкала!
Муж – в экспедицию, вглубь, в пещеры,
Куда еще не ступала нога.
Дома ждут, обожая и веря,
Зверь с сердцем самого доброго зверя
И хранительница очага.
Утро поёт. Крылья пробует лето,
Байкальские маки в полях горят,
Господи! – Создана для поэтов
Волшебная эта земля!
Ночь разрывается от трезвона,
Грозящего гиблой вестью.
Трубку не хочет брать телефонную
Рука ни за что на свете.
Снимает. - А там говорят про пласт,
Коварный и ненадежный.
Обвал. Но слышит она сейчас
Всего три слова. – В висках стучат:
Выжить. Еще. Возможно.
И они начинают ждать. Ждут его вдвоем.
Как еще никого никогда, неистово и отчаянно.
И можно железа сто тысяч тонн
Расплавить играючи от и до
Горечью их молчания.
День. Полтора.
Так умеют ждать лишь женщины и собаки,
-Безмолвно сердца обнажив,
Веру стиснув в кулак до крови,
Внутри мёртвой хваткой
безумия сжав атаку,
Снаружи этот ад отразив
лишь тонким изломом над бровью.
Ждут, как ушедшего на войну,
Ждут под проклятый грохот минут.
Странно…
-Отчего же еще не вспять
Спокойно Земля вращается!?
Живыми приходят лишь потому,
Что вот так их умеют ждать.
Только так их принято ждать.
Звонок.
И он возвращается.