Часть 2.
Говорить о том, что со всеми нами творит неугомонный вирус памяти, глупо и пошло. Этот вирус давно уже стал общим, а, значит, и пустым местом.
Мне сейчас далеко за сорок. Я не знаю, сколько мне ещё осталось времени и сил не спать ночами, нажимая на клаву ноутбука, которому мои эмоции были до USB с самого первого момента нашей с ним встречи, и будут таковыми, когда меня однажды не станет. Ноут уже не помнит причуд морфем языка Basic и магию аллитераций наречия Fortran. Ему невдомек то, как судьба иной раз жестоко выбивает перфоратором в карточках памяти маленькие, такие едва заметные окошечки. Выбивает так, что уже нельзя ничего изменить даже, купив шоколадку знакомой лаборантке, спустившись с пятого этажа сомнений на первый этаж решительных действий.
Её звали Ирина. У неё была очень редкая фамилия - Башмет. С такой фамилией уютно быть, а жить трудно. С тех пор минуло тридцать лет, а я до сих пор не могу забыть, как она однажды дала подзатыльник моему младшему брату лишь за то, что он посмел со злости написать на асфальте под её окнами мое имя, поставив школьным мелком рядом с ним маленькую кляксу гадости.
Наши дома стояли, как говорится, "супорт на пупорт", и мой балкон на третьем этаже прямиком упирался в ее балкон на четвертом. И как я не свалился с моего наблюдательного пункта, часами пялясь в ее окна? - до сих пор не знаю.
У Ирины был маленький белый собачон. Его звали Тимка. Всякий раз, когда Ирка выходила с ним на прогулку к нам во двор, я с досадливой тоской наблюдал за тем, как паршивый клубок визгливой шерсти гонял свою ослепительную хозяйку по кочкам и углам.
Сейчас, когда я пишу эти строки, я очень завидую себе тогдашнему. Тому есть много причин. Но какая из них первая, а какая последняя, я, к счастью, уже никогда не вспомню. Исчезая в СССР, не надо жалеть об исчезновении.
У ее отца под окнами стояла новенькая "шестёрка". У моего - "Волга". Они каждое лето проводили на Азовском море, а мы на Черном и Каспийском. На целое лето наши с Иркой балконы пустели и два месяца в году смотрели без нас друг на друга немытыми стеклами окон.
Лето пробегало мимо нас змейками нагорных тропинок. Въедалось морской солью в наши лупастые обветренные лица. Сторожило южными фруктовыми радостями в заулках шумных южных базаров. Тревожило скрипом редких ночных повозок на узких улочках прибрежных городков. Обжигало крыльями прозрачных медуз и манило мутными искорками глазенок любопытных морских коньков.
Приходил август. Все возвращались по домам. Асфальт в нашем дворе улыбался ямочками луж. "Шестёрка" становилась рядом с пыльной "Волгой". Тимка снова звонко лаял: то ли от счастья, что вернулся, то ли от горя, что не обоссал все горы.
Через год на выпускном Ирку сопровождал под руку какой-то курсант из какого-то военного училища. Однажды рано утром из дверей её балкона я услышал звуки скандала, плач её матери и лай Тимки.
Как громко исчезает всё то, что однажды мне было дорого, подумал я тогда и не закурил. В таких случаях принято закуривать и исчезать вместе с дымом дешевой сигареты в суровой досаде нераспечатанной возвышенности юной целки. Но я в те поры не курил.
Не курил так, будто заранее знал наперед то, как много мне еще всего предстоит перекурить, чтобы хотя бы не свихнуться.
А Ирку я встретил, спустя 22 года, на просторах интернета. Она меня узнала. Даже в гости ко мне в Москву напросилась.
(продолжение следует)
21 мая 2014 года.