- Мы встретимся, точно. Давайте часу в шестом, - сказала она
(но подумала о другом, что дома ждал её, как награда).
Он слушал её, под собою не чуя ног -
так слушал бы праведник, чего обещает Бог -
не зная, чего боится она и чему в самом деле рада.
- Скучаю, и сильно. Хочу обнять.
Тут он просиял, как давно позабыл сиять,
мечтая кружить и на руки поднимать,
и вырвать её из железных тисков вокзала.
Глаза, словно золото, руки, и иже чего еси,
пускай хоть на пару минут, но чего же у жизни ещё просить?
(И даже коснуться можно - она ведь сама сказала).
- Я не упредила, что планы сменились уже давно,
такой форс-мажор, я как гость, ненадолго и всё равно...
(уж не сочтите за тяжкий труд - у вас работа, меня там ждут).
- Окей, сколько надо, я пережду.
И он задавляет в себе многомесячную нужду,
а с ней - недоношенную вражду,
а с ней - жажду смеха,
стремленье нажраться, выть,
и, словно поломанный робот, бесцельно идёт бродить.
Он входит в душную комнату, как во гроб, и думает:
хватит с меня улыбок и мелких проб;
хватит намерений эгоистичных и добрых;
хватит быть лишним третьим, четвертым и неудобным;
хватит того, что казалось, получится обойти;
хватит насильно кормить всех своим "прости".
(А здесь без неё так пусто и даже при свете не видно ни зги).
И, взяв револьвер, вышибает себе мозги.