Машинерия смерти

Александров Игорь
I

Законно считать основанием смерти,
Пришедшую с возрастом, ценность бессилья.
Она занимает, без лишних вопросов,
Верховное кресло суда. А наборы
Из бывших законов, из вер, поучений,
Из старых страстей и любимых привычек,
Находят места только в зрительном зале.

На серых балконах развешены сводки
О прожитых встречах, о прожитом счастье.
Глазницы без глаз терпеливо внимают
Началу обычной и будничной боли.

А если уж честно, то весь этот комплекс –
простое звено в машинерии смерти –
где есть амфитеатр и есть авансцена –
молчит в ожидании тайного действа,
чего-то большого, возможно святого,
возможно блаженного и без надрыва.

И занавес тоже молчит в ожиданье.
Ведь то, что весь зал посчитает началом
ему обязательно станет уходом –
порой ликвидаций, путем за кулисы.
И в точности здесь совпадает он с детством.

Но что же – откройся! – мы знаем, что детство
Не входит в кипение праздничных оргий.
Зачем допускать, чтобы в театре жизни
Искрилась твоя кружевная завеса.

Там нет пелены – все отчетливо скверно.
И в спектр цветов входят только четыре:
Все действие будет лишь черным и белым,
Все горе в нем будет бессмысленно красным
И небо, к которому стерлись дороги,
Наверное будет обманчиво синим.

Звучит литургия – верней увертюра.
За ней протекает минута молчанья.

И в этой жестокой, безумной системе
Рука человека срывает завесу.
Как занавес, детство ушло за кулисы,
А залу открылся исток созерцанья.

Смотрите! Смотрите – великая сцена.
Великие акты всеобщих трагедий.
Типичный типаж, искаженные лица
И мертвое море, без ветра и солнца.


II

И вот лишь теперь, на костях организма,
Нам видится сонма первичного чуда.
Два слова в безумии пышных дыханий.
Две фразы, две боли, две разные стороны.

Одна безупречно тверда и тосклива,
А в мягких обманах другой – сиротливость.

Два знака для мозга и даже дрожаний
Святой, удивительно слабой амебы.
Простейший кусочек, простейшая масса.
Но в недрах, раскрытых путем препараций,
Найдется приют и для «да» и для «нет».

А нам интересна не яркость присутствий.
Что толку в рассказах о теплом предмете.
Для нас будет важна нагая наличность.
Космический дым, заполняющий схему,
Изрезан суровостью стройных конструкций.

В беспечной прохладе прямых удалений
Глядим мы на главную тайну объекта.
Ведь он это то, что, во-первых, наличность
И то, на чего мы из самой далекой,
Из самой возможной и высшей печали
Глядим или даже скорей созерцаем,
Проникшись во всю независимость действа.


III

Силы, ушедшие в чистописанье,
Лучше фиксировать тембром речи.
Но и различие плавности слога
Не отвечает потребности чувства.

Слово, упавшее в толщу бумаги,
Дважды скрывает центральность идеи.
Если навязчиво жадные взгляды
Спасут и поглотят однажды все слово:
Это и будет бесцельная поступь –
Самоуверенный ход в неизвестность.

Там, где с романтикой связана песня,
Там, где с фантазией тянуться ночи,
Там, где разумность всегда безотчетна –
Именно там и живет обреченность.

Тяжесть трагедии – фронт для безумства,
Ну а безумство всегда тривиально.
Правда лишь в том, что игривые мысли
Не превращаются в факторы чувства.
И восклицания с меткой «возможность» -
Есть неумение складывать фразы.

Только возврат от пульсации сердца
К жестким слоям состояния мозга
Даст нам реальный и твердый фундамент.
Вот он на линии сердца и мозга.
Вслушайтесь в речи блаженно безумных,
Что прославляют незримый фундамент
Их непроснувшейся тяги к познанью.

Теперь, привлеченная тайной запрета,
Пусть движется тайно по строкам завета
Из лиц и из образов сна вереница –

Откройте свое безобразие лица!
Вы все отличаетесь полом и взглядом,
Вам в мыслях гораздо труднее, чем рядом!

Рельефно портрет очертил свои части,
Поставив на вид их природу и масти.
Железная цепь охватила все лица,
Смогла стать родной, а потом разделиться,
И стала кружиться, кружиться, кружиться…

Как шумно и весело в их хороводе.
Все звенья ликуют на чистой природе.
Сверкают глазами, цепляются, тают –
Они улетают, они исчезают…

Как интригующи все эти люди
В произношении слова «труднее».
Их созерцать так неловко и жалко.
Но еще больше – не жалко ни капли.


IV

Мой сумрачный мир… затянувшийся вечер…
На всем безупречная схема ответа.
Все здесь для того, кто бы быстро отметил
Печальное сходство безумства и света.