Мне скоро двадцатка, и знаешь, я многое поняла -
На свете нет ничего чернее вороного крыла
И нет ничего прекрасней травы весенней.
Ты веришь, я ведь обманщик, но никогда тебе не лгала,
И я могла бы лечь под любого, но не легла
И дохну как феникс каждое воскресенье.
Мне где-то без четверти двадцать, я страшно стара, стара,
У меня подрастают братики и сестра,
Моё логово - запертый бункер, собачья конура,
Будни - маленький ад, карманная преисподняя.
Я сама себе дьявол, сама себе стражники и тюрьма,
Мои верные черти давно уж сошли с ума,
Судный день наступил сегодня.
Так бывает, мой мальчик, а значит, тому и быть.
Все мы - божьи твари и все рождены любить,
Как бы нам не хотелось себя убедить в обратном.
Это значит - неси свой крест, поднимай свой флаг
И иди в темноте, уповая на божий знак -
Так хотя бы придешь куда-то.
Я стара как волхв, но я не чета волхвам -
Я отвыкла грезить, смеяться и рисковать,
У меня даже сон и пища по расписанию.
Так придешь в свой бункер, включишь в прихожей свет,
А из зеркала смотрит полуживой скелет.
У него по большому счёту почти ничего и нет,
Кроме двух батареек, спрятанных в подсознании.
Я могла бы отречься, могла бы кричать с трибун,
Продолжать себе лгать - ведь я же заядлый лгун,
Только что-то случилось со стареньким микрофоном.
И осталась только отравленная весна,
Чей-то взгляд - острей, чем мёртвая тишина.
И душа - чернее крыла вороны.