Один на один с рисунками Марата Гаджиева
Второй раз я иду в Дом национальностей, что в трех минутах ходьбы от метро «Красные ворота». Второй раз в жизни – и второй раз за эту неделю. Несколько дней назад, как только увидела на стенах небольшого зала пастели Марата Гаджиева из серии «В поисках Нила» (оказалось, что там же были работы и из другого цикла – «Пастельный режим»), – сразу стало понятно, что этот странный мир требует пристального рассматривания-погружения – один на один.
Уверенно открываю уже знакомую дверь. «Вы на мероприятие?» –Отвечаю – мол, нет, хочу еще раз взглянуть на работы Марата Гаджиева, на презентации внимательно посмотреть не получилось. Отсылают ко входу в другом конце здания – там меня проводят на выставку (которая находится рядом, в этом крыле). Все так и вышло – в обществе приветливой провожатой еще раз прохожу вдоль всего здания (уже внутри) и возвращаюсь в то крыло, где проходит «мероприятие». Лифт, кнопка «2», знакомые стены с детскими работами – и мы на месте: в темном зале меня ждут те самые рисунки. Кажется, они спали, но свет зажегся – и они с удивлением увидели непрошеную гостью. Я почувствовала, что мне рады.
Рассеянно отвечаю «спасибо» на вежливое пожелание приятного просмотра и остаюсь тет-а-тет с… как точнее сказать – со сказкой? Чьим-то сном? Неведомым, но реальным миром? А вдруг – зря пришла? Вдруг только показалось, что это – мое?
Подхожу к летящей над городом фигуре (мелькнула мысль о Шагале и тут же спряталась – ничего общего, кроме факта полета). А вот и муза – она упоминается в названии, но я эти названия не запомнила. Да и не все, кажется, прочитала – они задают направление и тон беседе с рисунком, а ограничений почему-то не хочется. – Маленькая фигурка вот-вот достигнет края листа и исчезнет: рыжие волосы, сливающиеся с солнечным фоном, шляпка, обычное девчачье платьице. Но разве обычные девочки летают? Значит, ЭТА девочка – совсем не обычная, иначе не была бы музой.
Смотрю вниз: там тоже ничего обыденного, хотя... вот кто-то вышел прогулять собаку, там еще крохотная фигура (значит, летящий – высоко над землей? Но почему тогда тут же дерево, ветви которого могут поцарапать, и чье-то лицо видно на чердаке крыши, похожей на книгу (и точно – лежит перо – из тех, какими когда-то писали при Пушкине). Кажется, у обитателя чердака завязан рот серой лентой. Зачем? Обет молчания? Хотела бы – спрашиваю себя – войти в это пространство, пожить в этом городе?.. Ну сколько можно стоять у одного рисунка? Надо двигаться дальше.
Триптих «13 стульев». Количество не проверяю – верю на слово. Запомнилось название именно потому, что 13 (Ильф и Петров помогли). Решаюсь присесть на розовый – тот, что в центре. Оглядываюсь – рядом в кресле дремлет кошка. Кругом загадки – нечего и пытаться искать ответы.
Отсюда хорошо видна противоположная стена. Подхожу. Здесь нельзя не вспомнить о названии, объединяющем все работы. Наверное, можно было бы и по-другому – похоже не столько на ПОИСКИ, сколько на ВОСПОМИНАНИЯ о Ниле.
Иногда название сбивает с толку – почему «Летчики»? Три человека под живописными тканями. Один сидит – ногами наружу – на подоконнике открытого окна, второй (скорее она, чем он) взобрался на стул, третий – ко мне спиной на полу. От кого-то прячутся? Что-то безумное в этом пространстве... Если думать о полетах, то это полеты фантазии создателя картины и, конечно, того, кто созерцает результат.
Такие полеты неизбежны при внятном знакомстве с каждой из пастелей: силуэт ли в окне необычного здания (интересно, доводилось ли автору бродить по Барселоне или это только мои ассоциации?); фигура художника, сидящего на наклонной плоскости другого дома, – ему так хорошо рядом с той, которая изображена им на портрете, что даже не удосужился подвинуться, когда коллега проводил светлую линию, – так и остался с белой полосой на брюках.
Белые или светлые контурные линии создают впечатление свечения предметов, и это с радостью принимается моим зрением. То же могу сказать и о совершенно вольном обращении с перспективой: танцующие среди крыш деревья («Сумерки»); одуванчики вровень с кроной; перевернутая голова, дующая в странный инструмент, отображение женской головки в зеркале, которое напомнило о салоне автомобиля (куда деться от таких ассоциаций в век машин!) – так смотрелась бы она в зеркале обзора, висящем перед водителем. Хочется заблокировать все двери – очень уж тревожное пространство вокруг...
А неожиданно возвращающаяся в пространство рамки рука танцующего человека! Даже если он не танцует, а сидит на стуле, как пытается убедить меня рисунок, то линии-то уж точно исполняют свой танец под восточную музыку.
Запомнился и орнамент – нет, не то слово, орнамент подразумевает ритмичность повторов, а здесь вольное движение каких-то хвостов, принадлежащих непонятно кому. Интересно, меняют ли они цвет, как хамелеон – в зависимости от настроения этих существ, от температуры, времени. Пытаюсь «раздвинуть» рамки, чтобы увидеть за частным нечто целое.
...Вернувшись домой, я извлекла из недр книжного шкафа жестяную коробку с сухой пастелью (на крышке – новогодний сюжет: снег хлопьями, Дед Мороз с елкой и мешком подарков) и поставила ее на стол, на виду. А к столу придвинула доску, к которой прикрепила лист бумаги. В надежде на 25-й час суток.
Предваряя реакцию на свое краткое повествование, хочу рассказать вот о чем. Однажды Льва Аннинского после очередного приглашения в театр авторы действа спросили о его впечатлениях. Выслушав ответ, они изумленно воскликнули: «Но у нас же ничего этого нет в спектакле!», на что находчивый критик убежденно заметил: «Не было – а теперь будет!»
2013 г.