***
Нас расстреляли
во внутреннем дворике,
где раньше не буйные
тапками шаркали.
Свалили тела
в ржавый кузов,
и скоренько
зарыли во рву
на окраине Кракова.
Такая политика -
новые веянья.
Всего-то от мусора
чистили нацию.
И мог бы обидеться,
выкрикнуть матерно:
мол, сукины дети,
и мы - твари божии!
Но слюни текли,
от уколов - прострация.
Стыдливо глаза
отводили прохожие.
Никто не подал
за безмолвное голоса -
нам жить запретили
в последней инстанции.
Мне не было страшно,
я ж буйный - мне пофигу.
А тихие шизики
прятались, плакали:
под старой кроватью,
под сеткой продавленной
их злой санитар
как детишек, вылавливал.
Конфеткой выманивал,
шваброй вытаскивал.
Расстрельной команде
без вас тошно, додики!
За шкирку собрав
всех во внутреннем дворике
он плакал в каптерке,
и слезы размазывал.
А смерть - это быстро.
Клинг-кланг!
Эхо выстрелов...
Но злой санитар
в кузов нас не укладывал.
Он ночью повесился,
в узел из простыни
втолкнув стыд и боль
за всех нас,
наш ты, родненький...
А чистки продолжились.
Очень патронами
богата была
моя добрая Родина.
Над внутренним двориком
с круглыми арками
висела листва.
Тапки больше не шаркали.
30.04.14