Я шел по берегу Черного Моря, и вровень была волна
Я шел и видел отблески волн, и полная сталась луна
Она повисала над берегом грузно
И грузом ходила над катера дюзами
И пузом заглядывала в кузов
Стареющей баржи без дна
А я, огибая у пирса дорожку....
Слонялся без дела, чудаковатый гуляка, и пялился на пляж и на море, и на небо и на мир. В тот же день, несколькими часами ранее, линия моей судьбы уперлась в тупик профессорского упрямого самодурия, коим страдают нередко сельские ученые мужи, и, отвергнутого, меня отбросило от стен Университета, словно футбольный мяч, и я повлекся, куда глядят глаза, ошалело вертя головой по сторонам.
Как я очутился на пляже - не помню, я и городка этого не знал толком, разве что слышал о нем от школьных товарищей. Уже смеркалось. Я шел по пляжу, впиваясь босыми ступнями в песок, словно лев, крадущийся к стаду буйволов. Под ногами хлюпало.
Редкие прохожие появлялись вдалеке, однако никто из них не рискнул подойти к водной грани. Кафе и шашлычные стояли уже совсем одиноко, мигая редкими лампочками. В одном из них расположилась компания - человек десять. Все они сидели на песке вокруг чернявого юноши, который печальным голосом пел под гитару знакомую песню.
С причала рыбачил апостол Андрей,
А Спаситель ходил по воде...
Я приостановился, вслушиваясь. Волны набегали на ноги, ласково и в то же время с настойчивой силой облизывая босые ступни. Крикнула под небом чайка и вдали захрюкал пароход. Я взглянул под горизонт, и мне показалось, что там, за горизонтом, кто-то взглянул на меня в ответ. Быстро темнело. Мне некуда было идти - совершенно некуда - и я бросил пару башмаков на песок, которые нес до того в руке, развернулся и сел рядом. Глупо, конечно, что я не поступил - подумал я, глубоко вздохнув. Что теперь скажет мать...
А может так и надо? Может, каждому свое предназначение на земле? Ну, не стал я химиком. Да и черт с ним! А вдруг у меня другая судьба, как у Любови Орловой?
С этой мыслею, я совсем разлегся на песке и, подложив под голову локоть, подумал: "Старый профессор меня не взлюбил за что? За то, что я историю не согласился сдавать по учебнику? А если она, история, меняется в этих учебниках каждые пять лет, то что же - мне каждый раз менять себя? Нет уж. Я свою историю знаю без всяких учебников. Живы еще те люди, которые застали ее во плоти. И бабушка моя жива, и тетка Клавдия, и дед Игнатий, которого древнее уж точно не сыщешь. Будет уже..."
Я лег совершенно, закинувши руки за голову, и глядел на звездное небо. А из шашлычной чудаковатый ветер доносил до меня вдохновенные слова песни:
И Андрей доставал из воды шинкарей
А Спаситель погибших людей...
Чайки замолчали.