Последней надежды погас огонёк,
И я за порогом остался.
Одесса, я немощен, стар, одинок,
Я много по жизни скитался.
Когда-то и я был почти знаменит,
Отчаянный франт и повеса,
Бежавший от чахлых берёз и ракит
Под сень благодатной Одессы,
Что щедрой рукой раздавала приют
Бродягам, студентам, поэтам,
Всем тем, кто не верит, которых не ждут.
Одесса, спасибо за это!
И славою громкой я не был забыт,
И рифмы мои, как артистки,
На всех перекрёстках тянули навзрыд
Восторженные гимназистки.
Я лихо кутил, и стонал Ланжерон,
Но в пьяном угаре веселья
Ударил Семнадцатой осени гром,
Двадцатого века похмелье.
Кумиров толпы раскидала война,
Стеною вражды разделила,
И вот он, Париж, словно злая жена,
Что в первую ночь изменила.
Когда-то и я был надменно-ретив,
Теперь же за стойкою бистро,
Заслышав до боли знакомый мотив,
Несусь, как собака на выстрел.
Мой ласковый город, за тысячи вёрст
Я весь у тебя на ладони,
Так жаждавший вновь в колыбель своих грёз
Ворваться в алмазной короне.
В алмазной короне, на белом коне,
Под грохот тугих барабанов,
Лишь с тем, чтоб забыться, упав в тишине
Средь пышных одесских каштанов…
Последней надежды погас огонёк,
И я за порогом остался.
Одесса, я немощен, стар, одинок,
Я много по жизни скитался.
Прими же меня, хоть на час, хоть на миг,
Не дай умереть на чужбине.
Я ж сын твой, несчастный, заблудший старик.
Одесса, ну вспомни о сыне!