Я огромный
Слепой великан.
Дом, машина, качели, извергающийся вулкан -
Их не видно с той высоты,
Где рассеивается туман.
Я обиженный, старый.
Все пытаюсь догнать напуганных горожан.
Я один. И возможности нет говорить,
Неотрывно глядя в живые глаза,
Где зрачки вращаются и сужаются на свету.
Вместо этого
Я сижу наверху и высчитываю адреса.
Я один. Я повсюду чувствую пустоту.
Вся жилплощадь растаскана по кускам.
И мне негде сесть и предаться великанским своим мечтам.
И мне не с кем слушать сборники Beatles и Aerosmith,
Не с кем поливать вареньем оладьи воскресным утром,
И, наверное, будь я диссидент или космополит,
Даже тогда мне бы жилось лучше.
Вот я - устроил себе ночлег в душном каньоне
И вода потихоньку заливается в сапоги.
Сон зашел. Я танцую с луной катильоне.
А у барных стоек завистливо шепчутся наши враги.
В небольшом антракте
Парень в смокинге разливает по стаканам розовый кальвадос,
Смех луны серебрится в свете золотистых ее волос,
Я почти стал счастлив, отплясывая канкан.
И того, что в смокинге, неуклюжестью насмеша.
Но, когда ты зашла и сказала свое "привет",
Разлетелся в дребезги мой полупустой стакан,
Ну а вместе с ним полетела моя душа.
Я нашел спасенье в тебе и ни в ком другом.
Ты плевала на то, что я на руке держал
И тебя, и твою собаку, и даже твой ветхий дом.
Ты была отважна, а я дрожал.
Повторял как мантру: "хоть бы не налажал".
Каждый раз в карманах искал великаньи свои очки,
Чтобы разглядеть, что ты пишешь там у себя в блокноте.
Ты смеялась, потому что по масштабам
Они с тебя почти.
И плевать я хотел, что это всего лишь сны.
Я ложился в каньоне, привыкший к воде в сапогах.
Вся одежда стала цвета выжженной хны, а мой насморк совсем охрип.
Но когда засыпал, то видел живую тебя в жемчугах,
И почти ощущал твой запах: роза и эвкалипт.
/Друг мой, помни, за болью следует счастье, а за ним повторяется боль/
Это понял я, когда ты заболела, и стала хромать на обе ноги.
Я рыдал, как ребенок, ведь это мой собственный мир,
Но, как немощный, совсем не способен его спасти.
Мы с твоей собакой уходили к реке (Там,где старый тир.
помнишь мы там искали еще родник средь крапивы?),
Чтобы хоть порыдать обнявшись, вдали от твоих глаз.
Это целый сюжет для слезливой книги,
Только все реально,
на этот раз.
Дальше я не помню. Говорят, совсем полетел с катушек.
И бросался в воду, и пытался себя убить,
Разобрать из всхлипов только: "блокнот, жемчуга, что-то, плечи в веснушках",
А потом я закрыл глаза и просто погиб от тоски.
Друг мой, ты, конечно, тогда еще спал, но по радио сообщили,
Что, конечно, жаль, но сегодня, умер последний великан на Земле.
А потом, помолчав (кто их знает, может быть, отходили):
"Великан был добрый, но губительно не такой, как все".