I.
Тянет вол свою телегу, серебристую от пыли,
И рубашка у Марчелло, как боярышник, красна;
И скрывается из виду золотой рубеж Севильи,
Очертанья кипариса - тень красивейшего сна.
Арлекину снится, будто над Севильей солнце село,
Будто чьим-то заклинаньем короб сделался широк.
Что теперь марионетка старый кукольник Марчелло,
Что свободны Коломбина, Грациано и Пьеро.
То ли голос флейты нежен, то ли скрипки голос резок,
И сюжет у каждой пьесы предсказуем, вечен, прост
Сон был сладок, сон был в руку - Арлекин разрезал леску,
Небеса легли на плечи, из-под ног ушел помост.
«Перерыв», - сказал Марчелло, взял на руки Арлекина.
Стал разматывать катушку - нити заново крепить:
«Наши будни, наши жизни, наши судьбы неделимы;
Мы свободны только вместе, нам свобода – эта нить».
Несказанным, как блаженство, небывалым, как спасенье,
Кипарисам придорожным, травам сотни лет расти.
Завершил старик работу. Арлекин отер колени:
«Я сейчас сойду на сцену, не печалься и прости».
Дни летят попеременно, и звенят копыта оземь,
Золотой рубеж Севильи – тень красивейшего сна;
Тянет вол свою телегу, и поскрипывают оси,
И рубашка у Марчелло, как боярышник, красна.
II.
От Тосканы до Палермо, от Севильи до Ламанчи
Голос флейты тихоструин, и степной тростник высок.
Путь на Север нежной вьюгой убелен и перехвачен,
Удивленно, горделиво распускается Восток.
Не роняет колокольчик слов печальных и безумных,
Под копытами осока неподвижна и светла.
Наши души, как валторны, как серебряные струны;
Рукотворны и послушны невесомые тела.
Не расстанется с любимым, тот, кто весел и беспечен,
Кто-то станет поклоняться златоглавому тельцу,
Кто-то честным словом связан, кто с возлюбленной повенчан
Робко пальцами подносит полевой цветок к лицу.
Наша память не возмездье — наша память только плата,
Тяжелее плит гранитных, легче трелей соловья.
Цепи, струны, нити, связи, умножая многократно,
Не расстроить, не развеять, не разбить и не разъять.