Возможно, вот так же какой-нибудь преследуемый инквизицией чернокнижник находил прибежище в замковом донжоне, где смешивал составы в колбах чародей - алхимик. Вполне вероятно, все происходило примерно по такому же сценарию, когда убегающий от ландскнехтов бродячий лютнист-слагатель опасных песенок скрывался в мастерской художника, где в конце концов зарабатывал на жизнь растиранием красок, приготовлением рам, грунтовкой холстов.
Выблеванный левиафаном метро, выцарапываюсь на берег, о который бьется океан шубокрылых. Мой истекающий кровью галеон требует срочной починки. По устланному сухим вереском, ракушечником и панцирями мертвых крабов берегу доползаю. За затянутыми сушеным бычьим пузырем дверьми с витыми чугунными решетками -- он.
В мастерскую к Даниле Меньшикову( а ее гулкое пространство с венецианским окном воистину нечто вроде прохода в иные времена ) вхожу, чтобы совершать головокружительные путешествия в четвертое измерение. Как к магу, постигшему тайны перемещения в другие эпохи. Как к врачевателю, способному считывать диагнозы наших сновидений по радужке глаза. Тут можно встретить и черно-белого Колю Жукова. И лично знакомого с одним из вождей психоделической революции Америки 60-70-х Томасом О*Лири феерично-цветного «корреспондента Да-Да». При нем всегда сборнички стихов парижанина Василия Битаки и обитателя одного из остовов Карибского бассейна Дэрека Уолкотта. Оставляю за дверьми этой пропахшей масляными красками и табаком курильщика трубок «капитанской рубки» всех своих Эриний -- мстительниц. Пусть, скрежеща зубами, бьют по дощатому, изъеденному древоточцами днищу змеиными хвостами. Шкипер закуривает трубку -- и мне ничего не страшно. Сквозь лицо хозяина скрипучего корабля мерцают лики «герра Питера», которому служил верою и правдою все же свалившийся в сибирскую опалу великий однофамилец Данилы, и бажовский Данила-мастер, и комиссар Мегрэ. Он -- созидатель своей империи, где он должен одолеть кичливых бояр. Он -- выведыватель тайн Медной Горы. Он -- детектив.
Вот комиссар Мегрэ. Он курит трубку мира.
Он мудр, как Чингачгук. Он смел, как Фенимор.
Как Купер, на ночь читанный. И своего кумира
он точно – превзойдет – вот в чем она умор-
ра, а разве же не сам большой мудрец Жан Жак Руссо
поближе завещал нам быть к простой природе?
И вертится в его мозгу рулетки колесо.
И версий совершаются таинственные роды.
Шевелит крылышками чугунная муха на стене. Таращится пустыми глазницами Росинанта лошадиный череп. Посвистывает в крепких ладонях мастера штурвал. Позвякивают струны гитары, прислоненной к мольберту. Вибрирует чутким металлическим язычком хоммуз. Когда Данила берет в руки древний инструмент кайчи и подносит его к губам -- его картины оживают. Я оглядываюсь на стук дверей и во входящем в мастерскую волхве узнаю себя: борода, посох, хламида. Вот разве что с нимбом подкачал. В окно виден пришвартованный к причалу потрепанный бурей парусник. С зудящего вибрацией крыл бьющейся о стекло мухи пиано, шаманя, Данила переходит на форте, в котором слышны и лязг доспехов, и звон мечей. На взлете фортиссимо из рамы выламывается рыцарь в доспехах. Он готов сражаться, но его поджидают мрачные подвалы пыточных, где жирные доминиканцы будут «экзаменовать» его в истинной вере.
Данила Меньшиков неистощим в своих версиях происходящего с нами. Мир левитирующих ведьм, вступающих в самые неимоверные комбинации мифологических существ, -- в графике. Перепады от «разглядывания» под увеличительным стеклом зодиакальных узоров крыла бабочки к любованию Дамами в шляпках -- в живописи. Малахитовая зелень камней в перстнях, под которыми хранится яд обольщения. Первозданная синева благородного клинка. Сентябрьское золото пиастров. Художник приглашает в мир таинственного, невыразимого, трудно постижимого с помощью racio. В его работах нет ничего буквального. Все мерцает «подтекстами» и «за-кадрами». Одна из его выставок называлась «Бабочки». И «конечно же, потому, что у этого слова есть второе дно». «Так уж получается, -- говорит художник о том , как он, шаманя и покуривая трубочки, «открывает третий глаз», -- когда начинаешь заниматься какой-то темой, то к тебе сам по себе начинает стекаться разный материал. Книжки какие-то. Изображения. И мне как раз попалась такая книжка о китайских мастерах . В этой книге рассказывается о буддийском монахе, который считал, что бабочку нужно начинать рисовать с крыльев, потому что именно в них надо искать божественную сущность. В женщине тоже есть божественная сущность. Есть в ней тайна, загадка, но, к сожалению, лучащаяся в ней красота, особенно юная красота – все-таки недолга. У бабочки, у мотылька—тоже недолгая жизнь». Вот так вот , двигаясь путями Владимира Набокова и Густава Майринка…
Предрождественская выставка работ Данилы Меньшикова в «Галерее Чернофф» собрала аншлаг новосибирского бомонда. Тут «тусанулись» и «наше все», искусствовед -- Володя Назанский, и во Хармсе огородствующий художник Николай Мясников, и выезжавший вместе с Данилой Меньшиковым на Алтай в поисках шаманской харизмы Володя Берязев с женою Натали, и бедный идальго рифмы Слава Михайлов, и почитательница таланта художника, корифей рекламы Лора Симанович.
По ступеням вниз спускаясь, мы в который раз оказались в окружении заданных живописцем загадок. Я бы сказал -- полотна Данилы Меньшикова реинкарнируют. Оживая в яви. Втягивая в себя образы внешнего мира. Они обладают свойством творить вечный спектакль с переодеваниями. При всей мифологичности его персонажи узнаваемы. И если благородная проседь двойника Николая II маячила на фоне полотна со скачущим вдаль тамплиером, которого неизбежно ждет судилище и костер, то это, несомненно, -- знак.
По зыбкому перекидному мосту въезжаю в распахнутые ворота замка. В кого обратит меня кисть художника -- в инквизитора, его жертву, волхва, набор курительных трубок, крылышко мотылька, муху или город на шляпке длинношеей красавицы? -- сие мне не ведомо…
Юрий ГОРБАЧЕВ
Одна из основных тем творчества художника – тема женщины, женского начала. Тема многообразно варьируется, на разных уровнях, в разных аспектах. Это не только волоокие, длинношеии дамы-мечты в шляпах-кораблях, шляпах-замках, написанные с изысканной чувственностью, это и женственные ландшафты земли, это и тема вечной животворящей силы женского начала, образ раковины, тема постижения двух мировых начал – мужского и женского.
Владимир Назанский
--Женщина всегда загадка. Таинственное явление природы. И где же именно она проявится во всей своей завораживающей красоте? В своих нарядах? Рождаясь через них, как бабочка из куколки, расправляющая мокрые крылышки для полета? Или же когда совсем разденется? Где ее сущность? Вот что непонятно. Но и раздетые и одетые женщины прекрасны Создаваемые мной женские образы всегда фантастические, выдуманные, изобретенные, но почти всегда находится прототип этой женщины. Либо женщина сама узнает себя. Или кто-то узнает какую-то женщину. Почти всегда это происходит. Меня это не перестает удивлять и радовать…
Данила Меньшиков
2000 год,кажется.
На снимке : Данила Меньшиков в своей мастерской , 2014 год.