Заколебали! Замучили! Затерли! За-за... Тычут носом, как кота нашкодившего: «Вот! Вот! Учись!» Ну что тут особенного?
«Сосулек пики, грачи на крышах,
И ветки голые свой взгляд
Уже не прячут, легонько дышат.
Вот-вот с тобой заговорят»
(Р. Садыкова)
Чем же у меня хуже?
Горюет дуб, надев одну штанину,
Портной-мороз не очень-то спешил
И ствол березки лишь наполовину
Он второпях передничком прикрыл.
Ее напечатали, меня нет... К чему придрались? Подумаешь! Недоодела... Сейчас время такое, сами-то едва прикрываемся.
Нет. Что-то в ее стихах особенное, нежность какая-то, будто на самом деле ветки открыли глаза и смотрят в ясное бездонное небо, им хочется поделиться своей радостью.
А у меня? А у меня строки грубые, как топором из чурбака нарубленные...
Может, это потому, что ее дама в белом посещает? Муза... Я думала, что она только к мужчинам приходит... Дама в белом... Дама в белом, то есть баба... В белом... Ночью? Возле моей кро-вати?! Караул!!! Да если я ее увижу, с таким визгом сама в белом от нее в окошко сигану, подняв остальных баб в селе, что мужи¬ки не скоро разберут, где тут Муза, где Дуся, а где Маруся.
Нет... Слава Богу, меня она не посещает. Знаю, что возле не¬которых ангелы поют, херувимы там разные, серафимы явля-ются.
А ко мне? Не поверите. Гитара и гармонь. Гитара огромная, как контрабас, с черно-белыми линеечками (забыла, как назы¬ваются) и огромным голубым бантом на грифе; гармонь — с чер¬но-белыми клавишами и алым мехом.
Я на один бок — гитара: трень-брень, я на другой — гармонь: ты-на-на-а-а.
Трень-брень — ты-на-на-а-а!
Трень-брень — ты-на-на-а-а!
Вот и набренькаю строчек за ночь. Мысли бегут от меня, как овечки от пастуха. Видели, наверное: пастух еще в начале де-ревни, а овцы уже в конце. Вот и слова, как ягнята: бегут, бегут, головками подергивают, ножонками подрыгивают, подпры-гивают.
Еще одну мысль хорошо не оформила, бегут другие. Но это еще ничего. Посещают меня холода! То ли мужик плохо топит... Тут уж им хана! Мерзлые строчки, хоть гармонь и тынаныкала.
Пущу я их, перекрестив, в редакцию: «Бегите, миленькие!» Вначале их не пускали. Потом жалеть стали: ведь скребутся, стонут. Обогреют их, обласкают. Обмороженных, естественно, оперируют. Кому верх, кому низ обрежут. Бывает, и изнутри что-то вырежут.
Живите!
Декабрь 1992 г., д. Мальцево