В гостях у веселой компании

Зинаида Платонова
                1
Надежда уже засыпала, когда раздался телефонный звонок. Вызывала Москва. Дочь Юлия срочно просила приехать, помочь по дому: ей надо выходить на работу, а няню пока найти не может. В голосе у дочери слышалось такое отчаяние, что у Надежды екнуло сердце:
 - Завтра же выезжаю. Ждите.
 Через два дня, держа в одной руке сумку с немудреными го¬стинцами, другой названивала в квартиру дочери, дверь кото-рой почему-то долго не открывалась. Пока сонная внучка Ален-ка соображала, кто трезвонит, из лифта вышли улыбающиеся зять Евгений и дочь Юлия. Разминулись с Надеждой на вокза¬ле.
Зять вежливо взял ее сумку, дочь и внучка с двух сторон це-ловали, а восьмимесячный боксер Ральф лаял на гостью, как на чужую: то ли забыл ее, то ли, наоборот, вспомнил, как эта ба-бушка полгода назад хлестала его частенько сложенной в тру-бочку газетой, прогоняя с постели Аленки. А виновник скорос-пешной поездки Нади еще спал. Она на цыпочках прошла за Юлией в спальню, подошли к кроватке, где малыш лежал на спинке, раскинув руки. Любуясь крепышом, Надя поправила одеяльце, а дочь весело заулыбалась, когда она пролепетала: «Как же он вырос за эти месяцы!»
 На кухне за столом Надежда ласкала глазами дочь и внуч¬ку, внимательно разглядывала зятя. Типичный украинец, смуг¬лый, кареглазый, нос с горбинкой, губы полные, сочные, он хитро улыбался, говорил низким спокойным басом, а Юля раз-добрела, стала привлекательней. Разматерела, как говорят в селе. Лица у всех гладкие, хоть и жалуются на экологию.

                2
 Через два дня, напомнив матери, где что лежит и как что включается. Юля вышла на работу, оставив на попечение бабуш-ки Алешку, Аленку и двух четвероногих: кота Пусика и пса Ральфа. Аленка не доставляла особых хлопот: ей уже двенад-цать. Ладно сложенная кареглазая хохотунья знала много детс-ких анекдотов, понимала юмор и долго подтрунивала над тем, с кем приключалось смешное.
Ехала она однажды с бабушкой в поезде. Бабуля дремала, а очнувшись, приняла отражение внучки в зеркале за живого че-ловека, но почему-то не за Аленку и спросила: «Девочка, а ка¬кая это станция?» Насмеялись до слез обе, а внучка эти слова еще два дня тростила.
С утра, как начинались звонки в квартире, бабушка Надя не знала, куда бежать: то ли звенел домофон, то ли телефон, то ли микроволновая печь. А Аленке смешно: «Бабушка, как же ты их не различаешь?»
 - Как же различишь, когда собака каждый трезвон лаем со-провождает? — отвечала она.
 Очень любила Алена животных, и собаку завели в доме по ее большой просьбе. Друг в друге они души не чают, она его и кор¬мит, и выгуливает. Пес — ровесник внуку. Очень красивый: тигровой окраски, глаза преумные, мордочка морщинистая, но такая добрая. Он любил поесть и поиграть. Если не убирали ос-татки кошачьей еды, своровывал ее. Мог украсть и печенье со стола, слизать кашу, недоеденную внуком. Когда его ругали за это, глаза у пса были виноватые-виноватые, но при возможнос¬ти хитрец повторял проделки снова. Ральф охотно выполнял все Аленкины команды, любил бегать за брошенным мячом. А онаподдразнивала его: мяч то вверх подбросит и сама поймает, то за спину спрячет. Пес скачет возле нее, глазами за мячом сле¬дит, подпрыгивает или перетоптывается: «Кидай скорее!» Иног¬да внучка заберется на журнальный столик, держит мяч в при-поднятой вверх руке. Стол гладкий, скользкий, у собаки лапы расползались. Шум, гам стоит. Дети хохочут, кот Пусик со шка¬фа наблюдает, а у Ральфа такая довольная морда, обрубок хво¬ста так и подпрыгивает. Только по утрам пес досаждал немного. Когда ему надо было на улицу, он так хлопал ушами, будто де¬сятки воздушных шаров лопались разом. И бабушка, жалея Алену, гуляла с ним сама.
 А кот Пусик был каприза и баловень. Ему уже восемь лет, и появился он в квартире задолго до Алеши и Ральфа. Рыжий, пу¬шистый, голубоглазый, он был любим всеми. Его старались по¬гладить, взять на руки, но последнее время, то ли от старости, то ли от болезни, он стал «следить» по углам комнат. Нельзя двери открытыми оставить — забежит. А уж раз вошел, намо¬чит. Доставалось ему за это от Юлии и от бабушки, но он умел прощать: и погладить давался после того, как погоняют за про-винность, и есть шел спокойно. Спасался от наказания в своем жилье, стоявшем на собачьей конуре в прихожей, — ящик с ла-зом, от которого шла труба диаметром сантиметров десяти, об-мотанная пеньковой веревкой; в трубу вставлены три площад¬ки из фанеры, на которые кот взбирался в зависимости от на-строения: то повыше, то пониже.
 Однажды, очень рассердившись на Пусика, бабуля хлеста¬нула его мокрой половой тряпкой. Тот не успел шмыгнуть в лаз, так она его еще раз — хлесь! Кот метался по коридору: хвост рас¬пушил, глаза горят. А собака лаем надрывается: «Не тронь, дес¬кать, друга!».
 Попав в ящик, кот развернулся, высунул в отверстие голо¬ву, шипит, скаля зубы, глаза голубые, как плошки, усищи ры¬жие торчком. Бабка р-раз тряпкой по отверстию. Так ведь норо¬вит сдачи дать, когтями так и вцепился бы ей в руку, да не дос¬тать. Через месяц он перестал следить, но с той поры, как толь¬ко баба Надя брала тряпку, чтобы вымыть пол, четвероногие друзья залезали каждый в свою спальню. А так как уборкой она занималась в тихий час внука, то из спален доносилось посапывание, похрапывание и мурлыканье малышей мужского
полу. Эта дружная пара знала, когда должен прийти с работы хо-зяин. Они садились у порога и ждали. И как только Евгений от-крывал дверь, кот прыгал ему на грудь, лез целоваться, а Ральф юлил и поскуливал. Алеша что-то лопотал, подбегая к отцу.

                3
 Если Аленка, придя из школы, и в магазин сбегает, и с Але¬шей понянчится, даст отдохнуть бабушке, если кот и пес дос-тавляли немного хлопот, то маленький внук Алеша капризни¬чал и проказничал за троих. Так измучилась с ним бабуля, что через три месяца просто сбежала, оставив маленького озорника молодой няне. Уже в семь месяцев был он крупным для своего возраста, упитанным, сильным, с большой светловолосой голо-вой. На щекастом лице под высоким лбом — большие серые ум-ные глаза. Нос крупноват, толстенькие губки. Слово «мама» умел произносить на разный лад: требовательно, ласково, воп-росительно, плаксиво, тревожно. И, когда Юля была дома, с ее рук почти не слезал, а потаскай-ка такого. Без нее ползал, бегал в ходунках, отталкиваясь одной ногой. И ведь двигался не на-угад, а целенаправленно. Посшибает все игрушки — и доволь-нехонек. По полчаса мог смотреть, как крутится обогреватель. Ляжет на пол и смотрит.
 Однажды перед кормлением, сказав: «Ням-ням, Алеша!», ба¬бушка пошла с малышом в ванную, чтоб помыть ему ручки. А он так ей в плечо вцепился, заставляя повернуть назад, что она удивилась: четверых детей своих вырастила, но такой силы дет-ских рук никогда не ощущала. Но больше всего бабушку пора-жало, как ребенок засыпал. Своих, бывало, качает в зыбке, пе-сенки поет им, а этот вроде понимает: «Нечего тут ерундой за-ниматься. Дел тебе нет, что ли?»
Приготовит она комбинезон, кладет на него внука и начина¬ет руки и ноги ребенка по отверстиям рассовывать. Молчит ведь. Ее, бывало, начинали хныкать, отбиваться ручонками, а этот блаженствовал. Застегнет она молнию, положит Алешу в коляс¬ку: «Спи!» и уходит. Засыпал моментально.
 Таким он был в марте. Теперь ему год и три месяца. Алеша хорошо бегает, говорит и понимает слова: мама, папа, няня, где и украинское — тикай. Любит, когда ему читают стихи и сказ¬ки, пальчиком покажет по картинкам действующих лиц. Но не любит игрушки: он ломает их, стучит машинкой по двери (а силы ему не занимать), на его стук отзываются двойняшки, его ровесники, проживающие этажом выше, и грохот с десятого и одиннадцатого этажей разносится по всему дому. Он бьет игруш-кой о дверь, чтобы его выпустили в коридор, на кухню. Но Юлия еще не ушла на работу, а, увидев ее, начинает лезть к ней на руки и плакать. Наконец, родители уходят, бабуля Надя открывает дверь, малыш стремглав бежит по коридору, потом на кухню, где нет двери — ее сняли, когда вносили новый холодильник, который не проходил в проем. Бабка бежит тоже, чтобы не дать сорванцу включать электротехнику. Вот он уже открыл холо¬дильник и стоит. Бабка — шлеп по мягкому месту. Не плачет, знает, что виноват. Сколько раз он включал электроплитку, сти¬ральную машину «Bosch», посудомоечную машину! Ни на ми¬нуту нельзя отвернуться, не то что одного оставить.
 В Аленкиной комнате и штрихом мазался, и фломастером, пообрывал струны на гитаре, просыпал бисер по ковру. Забирал¬ся в ванную, намыливался в одежде. Однажды, пока бабушка развешивала белье в ванной, он спрятался, да так, что она ми¬нут двадцать не могла его найти. Бегала из комнаты в комнату, звала, открывала шкафы и тумбочки, а он выкатился из собачь¬ей будки и лает: «Гав! Гав!»
Юля, приходя с работы, спрашивала: «Ну, как вы тут?» На что мать отвечала: «Слава Тебе, Господи! Живы!» И начинала описывать проделки внука, без которых не проходил ни один день.
 Однажды он чуть не ошпарился кипятком. После этого слу¬чая и запросилась Надежда домой. Пока бабушка мыла посуду, внук под шум воды из крана пододвинул табурет к подоконни¬ку, на котором стоял электрочайник. Оглянувшись, бабуля уви¬дела, как он схватился за ручку пластмассового чайника, табу¬рет наклонился, так как малыш стоял на его краю на цыпоч¬ках. Качнулся табурет — плеснулась вода в чайнике, и все-таки бабка успела удержать Алешу от падения. От пережитого стра¬ха за внука расплакалась навзрыд, прижав его к груди. А он це¬ловал ее, гладил волосы, вытирал ручонками слезы и как-то виновато похныкивал.
 Не случись этого, нескоро бы зять водрузил кухонную дверь на место. Наняли няню. Аленка обиделась, что бабушка не дожила до дня ее рожде¬ния, но Юлия понимала, что у матери своя жизнь. Она скучала по селу, дому и даже по снегу, который такой ослепительно чи¬стый на полях вокруг села и в лесу.
Уезжать было грустно, но устала...
 В поезде она вспоминала, как внук вечерами забирался, иг¬рая, в постельный шкаф и махал ей рукой: «Бабуля, пока!» Как хохотал однажды, когда она, выходя из спальни, споткнулась и чуть было не упала из-за полуоторванной подошвы тапки. От-куда у малыша такое чувство юмора? Откуда этот неинтерес к игрушкам и тяга к электроприборам?
 «Расти, малыш! Храни вас всех Господь», — шептала она.
 «Куда едешь? Куда едешь?», — выстукивали колеса.
 «Домой еду, домой», — мысленно отвечала Надежда.
                Ноябрь 2000 г.