В одном далеком селении жил прекрасный юноша... Красив, словно утренняя заря; строен, как молодой кипарис. Глаза его, синие, как небо, были похожи на глубокие, горные озера; словно лепестки распускающейся розы, свежи его губы; драгоценным жемчугом, светятся зубы его; золотым руном струились по плечам густые волосы, а кожа была нежна и гладка, будто у девушки.
Дерзок и горд был прекрасный юноша. - Эй, - кричал он, стреляя из лука,...- Смотрите, какой я ловкий! Никто не может сравниться со мной!
На перегонки, бегал он, с любимой лошадью, по лесам, да пригоркам.
- Эге, гей! Кто осмелиться догнать нас? Нет никого, здесь, мне равных!
И так - то он возлюбил себя, что никто другой стал не люб ему. Не плясал он в девичьих хороводах, не пел веселых песен по праздникам... а когда пришла пора женихаться, ни на одну девушку не взглянул он.
- Не родилась еще та, которую я в жены возьму, - похвалялся юноша.
Стали и девушки обходить гордеца стороной.
- Уж больно ты спесив, прекрасный юноша, наверное, и любить – то никого не умеешь. Трудно, с таким, жизнь проживать, горе горевать: не пожалеет, не приголубит, слезы не оботрет.
Говорила ему мать: - не гордись сын, как бы одному не остаться.... сколько девушек смотрят на тебя, неужто ни одна не по нраву, не по сердцу?
Жила в том селенье девушка... скромна и тиха была она: дом убирала, да за старыми родителями ухаживала. Повяжется платочком простеньким, наденет лапоточки лыковы, коромысло на плечи, да и пойдет, на быстру реченьку, за ключевой водой. Плавно идет девушка, коромысло хоть и качается, да вода из ведра не выплеснет. Будто стройная березка, дивный стан ее. Крепко упирается нога стройная.. Зорко смотрят очи ясные. Длинной лентой бегут по спине косы русые, да никто не видит красоту ее. Не рядится она в сарафаны шелковы, не водит со подружками хороводов, не поет песен праздничных.
Спешит, как-то, девушка с полными ведрами, воду расплескать боится. Навстречу ей, прекрасный юноша на белом коне, скачет, узду натягивает, плеткой коня настегивает: - Эй, - кричит, - сторонись, зашибу!
Не успела посторониться девушка, наехал конь, захрапел, встал на дыбы. Упал плат с головы ее, рассыпались по плечам русы косыньки, расплескалась ключевая водица... заплакала девушка.
- За что, про что, обидел ты, молодец, красну девицу? Аль не мила, тебе, красота моя? Не хороши косыньки русые,? Не стройны ноженьки резвые? Не ясны очи мои зоркие?
Не оглянулся юноша, заспесивился, дальше поскакал, да кричит вослед.
- Не родилась еще та, что мне по нраву, да по сердцу! Говорил тебе, стороной иди! Аль не знаешь, не ведаешь, кто перед тобой!
Ничего не ответила девушка, лишь голову склонила. С тех самых пор крепко полюбила, девушка, прекрасного юношу, да знало о том, лищь сердкчко ее кроткое. Слыхала от людей, будто жесток юноша сердцем, горделива душа его, не покладист норов. Запечалилась девушка, потухли глаза ее зоркие, ослабели ноженьки резвые.
- Что с тобой, доченька? - спрашивает мать... Не одолела ли тебя худая болезнь, не молвил ли кто слово горькое, не обидел ли кто, мою кровиночку?
- Что делать мне, матушка? Не одолела меня лиха болезнь, не сказали мне, люди, слова черного. Извела меня грусть-тоска-печаль, тяжким камнем лежит на сердце, змеей черною обвила мой стан, испила, иссушила очи ясные.
Отвечала мать... - Знаю, ведаю, про тоску твою, только нет от нее лекаря, ни травки заговоренной, ни корешка целебного. В полночь - на полночь, в полнолуние, пойди ты, доченька, к быстрой реченьке. Брось ты, на воду, с головы венок, да позови, любимого, может и возвернется к тебе.
Дождалась, девушка, ночки лунной, пошла, к быстрой реченьке, в полночь-на полночь, бросила в воду с головы венок.
- Уж ты речка, речка быстрая!
- Донеси ты, реченька, до любимого, грусть - тоску мою.
- Обороти ты его ноженьки, к дому родительскому.
- Положи, на сердце его, мою любовь.
Забурлила речка быстрая, унесли венок волны шумливые. Вернулась домой девушка, стала ждать своего суженого. Чуть расцветет заря алая, садится она возле оконца.
- Уж ты заря моя, зорюшка,
- Зорька ясная, зоря светлая...
- Отнеси ты весточку ко любимому...
- Пусть услышит он, грусть-тоску мою.
День, другой идет, месяц за месяцем... Уж не раз зима сменилась на лето, а милого все нет и нет. Выйдет девица во широко поле, слезно просит ветра буйного.
- Уж ты ветер, ветер удалой.
- Далеко летаешь, все ведаешь, знаешь...
- Сослужи мне службу верную.
- Донеси до милого весточку.
- Грустно сердцу моему, девичьему,
- Тяжким камнем лежит, на нем грусть – тоска-печаль.
Не оножды сватались парни к девушке, да ни к кому из них не лежало, сердце ее, девичье. Все-то глазоньки, повыплакала, солеными слезами умывалася, косами русыми утиралася. Выйдет девушка во поле, криком кричит, убивается.
- Уж ты мил дружок, светлоокий мой.
- Ты услышь сердце трепетное,
- Не томи, мою душеньку, ясную,
- Поверни коня буланого, ко родной сторонушке.
Затосковал, с тех самых пор, и прекрасный юноша. Уж не мил ему верный конь, уж не чешет ему, гриву шелкову, не вплетает ленты красные, не поит ключевою водой.
Скачет как-то, он дорогой дальнею, нахлестывает коня плеткой шелковою. Прискакал в поле широкое, туда, где земля с небом сходится, глянь, навстречу старуха древняя, с посохом. Нос коряв, да длинен, руки крюками... В лапти старуха обута, одежкой ветхой прикрыта.
- Что печалишься, добрый молодец, о чем кручинишься? Видать, не мил тебе, белый свет?
- Пропади, сгинь, с глаз моих, - отвечает тот. - Аль не видишь, не ведаешь, кто перед тобой? Как посмела ты, старая, о печали моей спрашивать, докучать мне, добру молодцу, ясну соколу?
- А ты не гневайся, не серчай, добрый молодец. Я не кто- нибудь, а судьба твоя... Ни пешем судьбу не обойти, ни на добром коне не объехати. Все то знаю я, все ведаю. Загадай, заветное свое желание, не обману, выполню... да смотри, не торопко, думу думай.
Спешился молодец с коня резвого, призадумался.
- Что мне надобно, не ведаю. Есть у меня и буланый конь, и сбруя серебряная, седельце кожаное, стремена крепкие. Красотой да силушкой не обижен я.
А хочу я, старая, власти безраздельной! Что б людишки малые поклонялись мне, да что б никто не смел меня ослушаться!
Оглянулся юноша, а старухи и след простыл.
- Что за чудо – чудеса? Был ль здесь кто, аль мне привиделось?
Жил в те времена жестокий царь. Попросился и юноша в войско его: крепко рубился он, лихо размахивал булатным мечом, много вражеского войска положил. Стал народ его упрашивать: - будь ты нашим царем – батюшкой, наш-то, совсем состарился. Уж, не держит рука его меча булатного, не бегут от взора его злые вороги. Весь народ, тебе поклонится.
И поклонился народ могучему воину, стал он страной править, законы устанавливать. Да пуще прежнего грустит, печалится... Не смягчилось сердце его, каменное... Сидит он на троне высоком, велит людишек казнить за провинность малую, сжигать дотла, их хижины, деток невинных в море бросать, скот в войско угонять. Обнищал народ, хулит нового царя: - Аль затем тебя, царем-батюшкой выбрали, на высокий престол представили? Разорил страну великую, пустил народ с сумой по миру.
Запечалился и царь, сел на коня резвого, взмахнул плетью шелковою, поскакал дорогой дальнею. Долго скакал он по полям да буеракам, по лесам непроходимым,. Обтрепалась одежда его царская, стерлись у коня подковы серебряные. Конь буланый храпит, изо рта пена валит. Глянь, навстречу старуха идет, древняя, на посох опирается. Глаза у старухи выцвели, нос длинен да коряв, руки крюками, в лапти обута, одежкой ветхой прикрыта.
- Что кручинишься, добрый молодец, могучий царь? Аль не сбылось твое желание? Не преклонили, пред тобой, главы, людишки малые?
Спешился царь с коня буланого, обтер с лица горячий пот.
- А, это ты, старая. Мало радости от даров твоих. Насладился я всласть, властью жестокою, прискучили мне головы согбенные, не успокоилось сердце ретивое, все грызет меня тоска -печаль.
- Что же тебе надобно, царь - батюшка? Еще желание смогу я выполнить, пожелай все, что мило тебе... да, гляди, не ошибись, крепко думу думай!
Отвечает царь: - сам не знаю, не ведаю, что мне надобно... Разорил я царство могучее, народ пустил по миру. Того гляди, подступят вороги, заберут в полон земли царские, погубят души неповинные.
Дай, подай мне, старая, богатства несметного! Что бы, в царстве моем, в каждой хижине, пироги пекли, царю-батюшке, славу славили.
- Твоя воля, царь - государь, - промолвила старуха, да и пропала.
Поворотил царь, коня буланого, поехал восвояси. Видит, вороги у стен стоят, кольчуги, у воинов, огнем горят, кованы мечи на солнце сверкают, пики вострые сине небушко, подпирают.
- Эй, - кричат, - сдавайся царь в полон! А не то, все царство разорим, детей умертвим, в море синее выбросим.
Поднялся тут простой народ: - собирай-ка, царь, войско могучее! Не пойдем в полон, к ворогу, не дадим обижать малых детушек!
Собралось войско могучее, погнали прочь злого ворога, забрали богатства его несметные. Вернулось войско с победою, пришли воины, к царю-батюшке.
- Вот тебе царь-государь, богатства несметные: жемчуга драгоценные, каменья разноцветные, шубы собольи, сундуки полны золотых монет.
Закатил царь пир, на весь мир! Гуляет народ, бражничает: бабы в сарафаны разоделись, мужики рубахи вышиты, витым поясом, подпоясали. В каждом дому пироги скворчат, царя-избавителя славят.
- Вот спасибо тебе, царь – батюшка, да низкий поклон.
Да не весел, царь, вновь кручинится. Вскочил он, на коня, стеганул плеткой шелковой, натянул поводья серебряные. Помчался конь, в поле широкое, туда, где земля с небом сходится. Звенит кольчуга кованая, драгоценными каменьями сверкает уздечка узорная, золотятся стремена крепкие. Долго ль ехали, коротко ли, устал конь, стерлись подковы, изо рта, пена бежит. Спешился седок, глянь, перед ним, древняя старуха на посох опирается: нос крючком, руки корявы, на царя глядит, усмехается.
- Что, царь-батюшка не весел, буйну голову повесил? Аль не по душе тебе богатства несметные, не мил ясный белый свет? Говори, что надобно? Исполню я твое последнее желание! Да не спеши, думай хорошенько.
- А, это ты, старая!- отвечает тот, с неохотою.
- Что толку от посулов твоих? По-прежнему грызет меня грусть-тоска- печаль.
Серебром покрылась головушка, неуемной силушки поубавилось, а по сию пору не знаю, где счастья искать? Может ты, знаешь, ведаешь?
- Э нет, - усмехнулась старуха, - счастье свое ты должен сам добыть, мыслью достать, на коне ль доскакать.
Осерчал царь застроптивился... - Сделай так, старая, что б забылся, я надолго! Да что б, сердце мое, успокоилось!Что б не ныла, не болела душа моя!.
- Будь по твоему, - ответила старух, да и пропала.
Возвернулся царь в царство, видит, доволен народ: пьет пиво шипучее, пироги ест сладкие, распевает песни веселые.
Поднесли и царю вина заморского. Сидит на троне, царь, бражничает, золотые кубки полны хмельного вина. День бражничает, второй, третий. Про все забыл царь, ничегошеньки не помнит, знай пьет вино сладкое, да слушает гусли игривые.
Прознали, про то, люты вороги, напали на царство, разорили народ! Царскую казну разграбили, девушек в полон угнали, малых детушек, в сине море выбросили. Спас царя, от погибели, верный конь, ускакали они в поле широкое, туда, где небо с землею сходится. Устал конь, запыхался, все подковы стер, пот с коня бежит, пар изо рта валит.
Спешился и царь, обтер коня, запечалился? - где же ты, счастье мое, заблудилося? На каких путях-дорожках затерялося?
Глянь, на дороге старуха стоит, клюкою подпирается..
- Что ж ты, батюшка не весел, буйну голову повесил? Аль не исполнила я твои желания? Али не был ты богат, как заморский шейх, не восседал на троне высоком, не поклонялся тебе, народ до полу, не забывался ты, в пирушках сладостных? Что ж теперь тебе надобно?
Понурил царь седую голову. - Не желаю боле царства необъятного, не по сердцу богатства несметные, не по душе склонены головы. Дай мне, бабушка, счастья тихого, что б любило меня, сердце верное, ла преданное.
Усмехнулась старуха, в землю, посохом, ударила.
- Ах, седая голова твоя! Я ль, тебе, не говаривала? Я ль не я упреждала?
Избирая желания, думать надобно, а теперь, добывай, себе счастье сам.
Пропала старуха, будто ее никогда и не было.
Разгневался царь, вскочил на коня, погнал куда глаза глядят. Долго ль едут они, коротко ли, сквозь лесные дебри пробираются, только совы вслед им, ухают.
Степь сухая кругом, только ковыль стоит, от ветра колышется. Негде водицы испить, голову на ночлег приложить. Спешился, ведет коня под уздцы. Настала ночь, выступили, на небе золотые звезды, высоко повис месяц серебряный. Положил царь седло под голову, да и прилег. И привиделось ему, будто молод он, будто скачет к реке коня поить, а навстречу красна девица. Гибок, строен стан ее, словно алая заря ланиты светятся, струятся косы шелковы. И увидел он, глаза ясные, и услышал, голос преданный. Проснулся царь.
- Эй, скорей скачи, мой буланый конь! Скачи в края родимые, ждет, пождет там, меня, счастье мое, долгожданное!
Поскакал, верный конь, не жалея сил. Запылила степь под копытами, спутал гриву буйный ветер, оборвал одежды царские. Долго скачут они, коротко ль, скачут днем, под жгучим солнышком, скачут в ночь, под ясными звездами. Притомился конь, храпит, пар изо рта валит, пал на земь, прощается: - спеши, хозяин, ищи счастье свое, - да, и дух. испустил.
Обнял хозяин коня верного, заплакал. И снова наступила ночь, и снова желтые звезды высыпали на черное небо, но, торопится путник, не ест, не пьет, на ночлег не останавливается.
Показался, вдали, малый огонек, будто, кто засветил кто в ночи свечу негасимую. Глядь, избенка стоит, на ветру качается. Стучит путник.
- Эй, люди добрые, открывайте, путника впускайте!
Скрипнула дверь... перед ним старуха, седая, как лунь. Спрашивает путник.
- Не видала ль ты, бабушка, в этих местах девушку, красоты не описанной? Глаза, ясные, как небо, по плечам струятся косы шелковы, словно молодая березка тонкий стан ее.
- А на что тебе та девушка?
- Никто в белом свете мне не мил. Забрала она любовь мою, сердце мое исстрадалося, душенька запечалились...
Протянула, старуха, руки к нему: - Как же долго ждала я тебя, любый мой! Сколько, темных ночей, не спала, все глазоньки, выплакала, в оконце малое высмотрела, все-то ноженьки стоптала! Где ж ты был, пропадал столько дней, ночей? Аль не чуяло сердце твое сердца любящего?
Склонил, царь, седую голову.
- Ты прости меня, душа ясная. Останусь, с тобой, на веки вечные! Не нужны мне богатства несметные, не мила власть безудержная! Отыскал, наконец, я счастье свое!
- Опоздал, ты, ясный сокол мой! Отцвели ланиты розовы, увяли губы алые, поседели косы русые! Не глядят, на белый свет, очи зоркие, не бегут, как прежде, ноженьки резвые, не топчут, мураву-траву. Не родятся, у нас, детушки, не принесут домой смеха звонкого.
Обернулась она, враз, в голубку белую, ударилась в оконце малое, да прочь и вылетела. Выбежал старый царь на волю: в ночи, звезды светятся, бел туман по реке стелется, а в тумане том бьется голубка белая.
- Прилетай скорей, - ему слышится.
Грянул оземь старик, заплакал.
- Жестоко ты, судьба, меня наказываешь! Поздно нашел я счастье свое, да и то удержать не смог!
Глянь, старуха перед ним стоит, седой головой трясет, посохом в землю упирается.
- Что не весел, опять? Что печалишься? Что еще тебе надобно?
Упал старик в ноги: - распоследний раз тебе кланяюсь, помоги отыскать голубку белую, ничего боле мне, не надобно!
- Будь по твоему, - отвечает та, - послужу тебе в последний раз.
Коснулась старуха его посохом, обернула его сизым кречетом. Взмыл кречет, в небо синее, полетел в туман, вслед за голубкою. Люди видели того кречета.Долго летал в небе синем он, все высматривал голубку белую, а не найдя подругу верную, сложил крылья сизые, да с высоты, в реку кинулся.
А с тех самых пор в синем небе песнь слышится.
- Ты прости меня, голуба душа,
- Улетело, от меня, мое счастие,
- Упорхнула, голубка белая,
- Не хочет без нее, мое сердце жить.
Унесла река сизого кречета, запричитали по нем ветры буйные, запечалилась заря алая, пролилось небушко проливным дождем.