Она отрезала волосы, пожимает открытым плечиком,
По ключицам таким тоскует неудалый юнец-архитектор,
Если б таких натурщиц находил пожилой проректор,
Он бы, наверно, корпел над дипломным проектом,
И отчислен бы не был. И не стал бы работать газетчиком.
Он бы профиль ее отчеканил на всех колонтитулах,
Очищал бы от снега газеты, прилежно и одержимо,
От подъезда к подъезду бы бегал неистощимо,
Закрывая ее от дождя – романтик неисправимый.
Загордился бы даже архиважным курьерским титулом.
Он придумал их жизнь с присущей ему дотошностью,
Он в мечтах был ей мужем, отцом четверых детей,
В идеальной квартирке никогда не бывало гостей –
А капризы ее были главными из новостей,
Как он таял, мой Бог, представляя, как топает ножкою…
Он бы стал рисовать по ночам - беззащитную, спящую,
Тосковал, изучая рисунки под безжалостным светом дня,
«Нет, не то, понимаешь, не то» - качался бы в кресле, под нос бубня,
Но она восхищенно смотрела, а во взгляде «твоя, твоя» -
Успокаивает крепче снотворного верой слепой, искрящей...
Он трясет головой, роняя картинки, как капли с челки;
Она идет мимо, с каждым шагом походка все легче,
Ловит взгляд, улыбается, губы приветственно шепчут,
Он, отвернувшись, как спасательный круг, хватает газеты крепче,
А она пожимает плечом – почему он опять смотрит волком?