I."Крепко и очень сильно лю..."
Незабудочно небо светилось над головою прямо,
Да так красиво, что её приходилось запрокидывать всё,
Чтобы увидеть ту самую синь сквозь сеть крон не цветших яблонь,
Понимая, что там - ничто.
И ничто меня не спасёт.
Травьей нежностью пальцы его шептали рукам легонько, что "крепко и очень сильно лю...",
И под дорожкой следа его в вены сворачивало подкожные незабудки
Крепко так, что всё летело из этих прозрачных и тонких рук
В синюю сеточку труб голубых и хрупких.
Не забудь меня даже тогда, когда яблоня обовьёт о себя, как змея, под корой колец,
Даже когда эта яблоня рухнет от старости дряблой и топора на сухой пустырь,
Не забудь меня никогда. Я не прошу загрести меня в ряд молодых невест,
Я просто прошу никогда меня не забыть.
II. Константиново
Видел ли море цветочное у Константинова под облаками важными,
Словно квочка, уточка, под такими ватными, ясными видел, да?
А как закат васильковые рожки кромсают, небо ломают, когда в них ляжешь,
А знаешь, какие приходят сны?.. Не знаешь, видимо.
Первая капля водки всегда горька раз в пятнадцать сильнее, чем все остальные капли,
А ты закажи себе царской и утопи в ней горе своё, блестящее серебря'но.
Что тебе мои васильки? Под балдахином в твоих голубых кроватях
Женщины взглядом сапфирово-голубым скользят по полочкам с мёртвыми голубями.
И они, как одна, все влюблённые и красивые, все как одна - молодые, твои и жаркие,
Что у тебя кроме этих цапель? Раскоряченых, голых и в спину - вилы
Ногтей и зубы, ты пища, постель та - поле, на поле у голых - разгром и жатва.
А я скромная в белом глажу волну полей около Константинова.