Конец его плаща был продолженьем комнаты,
в которой не ночник светил всех ярче, не луна —
полоска кожи. Обнимавший его горло ворот
отстранился, обнажив часть тела. И одарив улыбкой рот,
он посмотрел на скрипку, что стояла у окна.
Открыв свой чемодан и не найдя там нот,
он пригласил ее, подругу в музыке, на левое плечо.
Они играли песни горных рек, хвойных лесов, вина
из одуванчиков и сицилийских красных апельсинов.
Они играли песню чайки Ливингстона,
мелодию морского дна, где ныне пребывает плот,
который был разбит во время шторма.
Его подруга умерла тогда, прошел лишь год.
Луна все так же освещает в доме, где живет
и где играет он, стену плюща.