***

Альберт Зинатуллин
…Я вот что подумал, мой ангел – на всякий на случай,
Война есть война, даже если такая, как здесь –
Насчет завещанья: не то, чтобы я невезучий,
Да и добра, не сказал бы, что не перечесть,

Но «в твердом уме», или как это пишется, «в ясном»?
Какой, к черту, в ясном – уже три недели, как льет.
И, как остроумно подмечено было: в ненастье
Не спрячешься в тень… а война всё идет и идет.

Мы дышим дождем, мы едим его, носим и курим.
А книги! И книги, мой ангел – сплошная вода.
Ну, как мне теперь завещать это всё… Вот же дурень,
Совсем позабыл – завещанье-то! Прямо беда.

Мне надо попробовать как-нибудь так исхитриться,
И насухо выжать всю воду из этих бумаг.
Я всё завещаю тебе, до последней вещицы.
Особенно жалко подсвечник терять. Ну, а так…

Всё в меру бездарно, но самое мерзкое – вилы.
Не сами, конечно (как будто я вил не видал!),
А – сами… не знаю, о чем они там говорили,
Я так и не понял, но курицу сразу отдал.

Они нас не любят. И это понятно – деревня!
Возвышенных чувств им неведом сердечный пожар.
Вот низменным самым – они предаются всё время,
Навозом кидаются. Это какой-то кошмар!

Вчера мы с Джованни от них получили по репе.
Помыли и съели, зачем же добру пропадать.
Совсем, как листвы орошаемой ливнями трепет,
Меня утешает и вновь заставляет рыдать

Одна только мысль: мы с тобой этим летом в Гааге
Не встретимся, может быть – что же, храни тебя Бог! –
Один только раз я… а двух и не надо, мой ангел,
Чтоб на дух не стало хороших и ясных дорог.

Я всё завещаю тебе! Эту сумму – смешную,
Мой дом среди сада – такой, знаешь, маленький дом.
А утренний воздух! А скатерть на стол кружевную!
А всё остальное… Потом, ангел мой, всё потом! –

Джованни куда-то девался. Они наступают.
Ну, с Богом, пойду! – пусть меня прямо в сердце убьют!
Приятного мало, когда тебе в спину стреляют,
Совсем  уж противно, когда в неё просто плюют.

Я вот что подумал, мой ангел, все эти бумаги –
Их так же легко надорвать, как от смеха живот.
Давай обвенчаемся летом с тобою в Гааге,
Если получится, ангел мой, ладно? Ну вот.