***

Под светом мерцающей ясной луны
Выл волк на коленях у куклы печальной.
Живое с игрушечным быть не должны
Вдвоем в этом мире и сказке хрустальной.
И лапы расправив на платье из шёлка,
Волк пел свою песню в объятьях подруги,
Пускай не живой, но прекрасной и доброй,
И грели его омертвелые руки
Заплаканной куклы. Но вновь, как живая,
Она говорила спокойно и смело,
Своими словами его согревая
И плача от боли холодного тела:
"Я буду держать свою руку у сердца.
У волчьего сердца, что бьется так нежно
В груди человека - простого владельца
Звериной души, что таится прилежно
За милым лицом, человеческим телом.
Я буду то сердце беречь и хранить...
Не бойся, мой милый, мой волк кариглазый,
С тобою хочу я сгорать и любить.
Не бойся, не брошу! Ты зверь, но не дикий...
Ты рвёшься не в даль, а ко мне, лишь ко мне."
И тихо пройдётся ладошка по меху,
По гладкой, изящнейшей волчьей спине.
И вновь волчий вой раздаётся печальный
И алые слёзы у куклы струятся.
Ей больно, что больше она не живая,
Что может она лишь терпеть и бояться.
Держа на коленях родное созданье,
Ей очень спокойно. Здесь всё решено.
Луна освещает две тёмных фигуры.
Живому с игрушечным быть не дано.
И алая кровь растекалась по платью,
Струясь по рукам из заплаканных глаз.
"Никто не способен, никто не посмеет,
Мой волк, разлучить или выловить нас!"