Эдгар Аллан По - избранные переводы

 
ЭДГАР АЛЛАН ПО
(1809-1849)

Краткая автобиография

Известный американский писатель 19 века. Человек трагической судьбы.
Его мама умерла, когда ему было 2 года, отец – годом раньше. Его воспитанием занималась родная тётя. В 26 лет Эдгар женился на её 13-ти летней дочери  – своей двоюродной сестре Вирджинии. После 12-ти счастливых лет совместной жизни Вирджиния умирает от туберкулёза. Досужие аналитики винят Эдгара По в инцесте, защитники же говорят, что он с ней даже не был в половом контакте и горячо переживал её скоропостижную смерть. О своей тёте Марии он отзывался как о «Великой Маме», оставившей глубокий след в его жизни. Она была для него более чем мать или тёща. Злые языки намекают на то, что он имел с ней интимную близость.
После смерти своей любимой супруги Эдгар По впал в ступор, стал пить, ему часто снились ужасные сны и вскоре покончил жизнь самоубийством.
Хотя данный стих написан за четыре года до смерти Вирджинии, очевидно По предвидел нечто подобное, имея в виду больную супругу, которую вывел под именем Линор.
Эдгар Аллан По - Ворон
 
Стихотворение Эдгара Аллана По «Ворон» мне очень понравилось, как своим содержанием, так и далеко не простой для восприятия схемой рифмовки и я рискнул его перевести.
Фабула стихотворения довольно необычная и в то же время вполне житейская:
Одинокий несчастный человек, лишившийся своей любимой девушки по имени Линор, засиделся поздней зимней ночью за чтением книг, в которых пытается решить для себя загадку смерти Линор. От строфы к строфе, начиная с самой первой, идёт полное напряжения музыкальное повествование от первого лица.
Рассказчик уже засыпает и неявно слышит стук в ворота. Стук не прекращается и пугает его. В итоге, в открытое окно к нему влетает странный и надменный ворон, с которым хозяин пытается вступить в разговор. Но добиться от наглой птицы кроме одного слова «Невермор», ничего не удаётся. В конце повествования появляется благородный ангел Серафим и кисточкой брызгает бальзам забвения, вдохнув который бедняга – хозяин, смог забыться и не вспоминать свою Линор. Однако избавление от дьявольской птицы становится проблемой. Ворон каркает: «Невермор!»
Эдгар По в данном стихотворении строго придерживается выбранной им метрической форме и схеме рифмовки: стихотворение содержит 18 шестистрочных строф, написанных восьмистопным хореем с цезурой, делящей каждую строку пополам, кроме половинчатого четырёхстопного хорея в шестой строке. На нём резко обрывается ритм, заданный в предыдущих строках.
Схема рифмовки -abcbbb, где последняя рифма (b) - опорная тематическая рифма, создаваемая полисемантичным словом-рефреном (ономатопеей – то есть, звукоподражанием.) В данном случае таковым является английское слово "Nevermore" ("никогда", «никого», «неважно», «ни за что» и т.д.) с сонорным окончанием, имитирующим карканье ворона. Кроме того, в первой и третьей строке рифмуются полустишия (aa, cc); в ряде случаев рифма (c) повторяется в первом и втором полустишиях четвёртой строки.
Концевая же рифма на звук «о» связывает вторую, четвёртую, пятую и шестую строки. Первая и третья строки не рифмуются между собой, но в каждой из них наличествует внутренняя рифма, связывающая первую и вторую половинки строки.
Порой внутренняя рифма связывает не только две половинки нечётных строк стихотворения, но и первую часть строки, следующую за ними.
Ритмический рисунок разнообразят повторы, ассонансы и аллитерации.
Прежде чем сесть за перевод, я просмотрел несколько переводов других авторов и мне пришлось по душе то, что переводчик Altalena (В.Жаботинский – 1903 год), сохранил в авторском написании, многозначащее слово-рефрен: «Nevermore». Правда, к нему не так легко найти подобающую рифму.
Понимая, что не каждый читатель может правильно произнести или прочитать это слово по-английски, я его транслитерировал в «Невермор» с ударением на каждой гласной и грассированием согласной "р" - "эррр". Печален итог повествования, ибо хозяин обречён на вечное проживание с наглой птицей.

 
Ворон

Как-то поздно тёмной ночью, я увлёкся чтеньем очень
Интересных старых книжек, мной забытых с давних пор, -
И почти что спать собрался, как в дверь кто-то постучался.
Еле слышно так стучался, так стучался в мой затвор.
«То возможно чужестранец, хочет вскрыть дверной затвор –
Чужестранец, а не вор».

Как тогда я вижу снова, тот декабрь, что был суровый,
Свет от углей весь лиловый, мерно падал на ковёр.
Как я ждал тогда рассвета; - в книгах всё искал ответа,
Без просвета, без просвета в муках скорби по Линор.
По ушедшей светлой деве, именуемой Линор -
Безымянной с неких пор.

Шелест и какой-то шорох, блеск в моих оконных шторах
Вызывали страх и ужас, неизвестный до сих пор;
Чтоб унять сердцебиенье, я сказал для облегченья:
«То какой-то там прохожий хочет, чтоб открыл я двор.
Поздний странник умоляет, чтоб впустил его во двор,
Просто странник, а не вор».

Успокоившись немного, подавив в себе тревогу:
«Господин иль Госпожа, уж вы простите, что не скор!
Я вздремнул совсем немного, а тут стуки у порога,
Вы стучали понемногу, понемногу в мой затвор.
Я вас сразу не услышал» - тут я взял, открыл затвор -
Темнота и стылый двор.

В темноте во мрак впиваясь, весь дрожа и удивляясь,
Сомневаясь и терзаясь, будто сплю я до сих пор;
Но спокойно всё вокруг, и в тишине не слышен звук,
Только вдруг мне показалось, кто-то там шепнул: «Линор»?
То я сам шепнул и следом шёпот мне вернул: «Линор»!
Эхом отозвался двор.

В дом вернулся я несмело, вся душа во мне горела,
Вдруг стучат совсем уж смело, громче, чем до этих пор.
«Ну конечно, ну конечно что-то в раме заскрипело.
Посмотрю я в чём там дело, что-то глаз стал не остёр.
Пусть лишь сердце охладится, и я выгляну во двор -
Нет, похоже, шорох штор!»

Я рывком раздвинул ставни, как влетел в дом ворон плавно
И по полу шёл забавно, так, что произвёл фурор.
В нём ни капли уваженья, ни минуты сожаленья,
Словно лорд иль даже леди, он на дверь свой кинул взор.
И над ней на бюст Паллады сел и крылья распростёр -
Сел и крылья распростёр.

Вёл себя он так серьёзно, что я рассмеялся слёзно,
Над его суровым взором, опереньем и декором.
«И хоть череп твой плешивый ты, конечно, не трусливый,
Ворон, старый и паршивый, коль пошёл в ночной дозор, -
Как зовут тебя в том царстве, где Плутон несёт дозор».
Ворон каркнул: «Невермор».

В жизни не слыхал такого, чтобы ворон каркнул слово.
И хотя ответ бессвязен, был бессвязен, как и скор,
Нужно сразу согласиться, ни одна доселе птица,
Даже зверь не исхитрится поддержать ваш разговор.
Этот, сев на бюст Паллады, встрял со мною в разговор,
Отозвавшись: «Невермор».

Там он, сидя одиноко, мыслил вовсе не глубоко –
Видно, что одним лишь словом он хотел мне дать отпор.
Ничего он не добавил, даже перья не расправил -
Но когда я прокартавил: «Птицам нравится простор -
Может, завтра, сей невежда, снова выйдет на простор».
Ворон каркнул: «Невермор».

Он сразил меня при этом, столь безжалостным ответом.
«У меня сомнений нету, он явил свой кругозор.
От хозяина былого затвердил всего два слова.
Тот порою, волей злою, шёл судьбе наперекор.
Весь снедаемый тоскою, пел судьбе наперекор:
«Уф-уф, невер – невермор».

Ворон так сидел кривлялся, что я снова рассмеялся,
И, тотчас подвинув кресло, на него направил взор,
Углубив удобней чресла, я уселся в своё кресло,
Так мне было интересно рассмотреть его в упор, -
Это дьявола исчадье, рассмотреть хотел в упор -
И узнать про «Невермор»?

Я сидел себе, гадая, ничего не возражая,
Этой злобной чёрной птице, что смотрела мне в укор.
Так сидел себе, зевая, в кресле, головой кивая,
Где свет лампы, чуть мерцая, гладил бархатный узор.
Где свет лампы, чуть мерцая, гладил бархатный узор.
Ворон каркнул: «Невермор»!

Я почуял что кадило, благовония явило, -
То кадили ангелочки, опускаясь на ковёр…
«Чай твой Бог тебя направил и вслед ангелов приставил,
Чтоб вдыхал я благовонья и забыл мою Линор;
Чтоб вдыхая благовонья, я тотчас забыл Линор»!
Ворон каркнул: «Невермор».

«Ты пророк и дьявол – птица! Ты пророк и дьяволица»!
Может, дьявол, может, ветер зашвырнул тебя в мой двор,
Столь пустынный и чудесный, на земле такой прелестной,
В дом мой всем чертям известный, - так продолжим разговор -
Есть ли где бальзам забвенья? - поддержи наш разговор»!
Ворон каркнул: «Невермор».

«Ты пророк и дьявол – птица! Ты пророк и дьяволица»!
Умоляю небесами, Богом, давшим нам простор -
Ты скажи душе несчастной, может, где в стране Эдема,-
Встречу я святую деву, с чудным именем Линор -
Ту одну, что ангел божий звал по имени Линор.
Ворон каркнул: «Невермор».

Я вскричал: «Ты друг иль птица, нам пора с тобой проститься!
Убирайся прочь, где буря, где Плутон несёт дозор!
Твоих перьев мне не надо, пойди прочь, исчадье ада!
Не топчи ты бюст Паллады, убирайся на простор»!
Не терзай мне больше сердце, убирайся на простор»!
Ворон каркнул: «Невермор»!

Ворон наглый не взлетает, убираться не желает.
Как уселся на Палладе, так сидит там до сих пор;
Дьявол голосу не внемлет, сделав вид, как будто дремлет.
В свете лампы тихо дремлет, - тень ложится на ковёр;
И душа моя из тени так и рвётся на простор.
Но не может – невермор!
 
The Raven

Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore--
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door--
"'Tis some visitor," I muttered, "tapping at my chamber door--
Only this and nothing more."

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow;--vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow--sorrow for the lost Lenore--
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore--
Nameless here for evermore.

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me--filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
"'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door--
Some late visitor entreating entrance at my chamber door;--
This it is and nothing more."

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you"--here I opened wide the door;--
Darkness there and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore?"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"--
Merely this and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
"Surely," said I, "surely that is something at my window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore--
Let my heart be still a moment and this mystery explore;--
'Tis the wind and nothing more!"
Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door--
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door--
Perched, and sat, and nothing more.

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore--
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning--little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blest with seeing bird above his chamber door--
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as "Nevermore."

But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered--not a feather then he fluttered--
Till I scarcely more than muttered "Other friends have flown before--
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before."
Then the bird said "Nevermore."

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore--
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never--nevermore.'"

But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore--
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."

This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er,
But whose velvet violet lining with the lamp-light gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!

Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by Seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor.
"Wretch," I cried, "thy God hath lent thee--by these angels he hath sent thee
Respite--respite and nepenthe, from thy memories of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil!--prophet still, if bird or devil!--
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted--
On this home by Horror haunted--tell me truly, I implore--
Is there--is there balm in Gilead?--tell me--tell me, I implore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil--prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us--by that God we both adore--
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore--
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
Quoth the Raven "Nevermore."

"Be that word our sign in parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting--
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken!--quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the Raven "Nevermore."

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted--nevermore!


МОЕЙ МАМЕ

Я чувствую, как там - на небесах,
Друг другу любят ангелы шептать,
Слова любви и в страстных их словах
Нет ничего дороже слова – «Мать»,
Которым столько лет я называю вас.
Вы больше для меня, чем просто мать -
Вы заменили маму в смертный час, 
Меня смогли Вы в горе поддержать.

Моя же мама, что ушла так рано,
Была всего лишь мамой мне, а вы         
И мамой той, что мне была желанна,
Дороже стали мне как таковы. 

Настолько дороги, как и жена
Та, что душе желанна и нежна.

 
TO MY MOTHER.

BECAUSE I feel that, in the Heavens above,
The angels, whispering to one another,
Can find, among their burning terms of love,
None so devotional as that of ‘Mother,’
 
Therefore by that dear name I long have called you—
You who are more than mother unto me,
And fill my heart of hearts, where Death installed you,
In setting my Virginia’s spirit free.

My mother—my own mother, who died early,
Was but the mother of myself; but you
Are mother to the one I loved so dearly,
And thus are dearer than the mother I knew

By that infinity with which my wife
Was dearer to my soul than its soul-life.


Эльдорадо

В одежде белой,   
Наездник смелый
Весь день в жару ль, прохладу
Без устали скакал
И песню напевал. -
Искал он Эльдорадо.
И стал седым -
Совсем больным.
И уж не рад он,
Что столько мчал,
И не встречал
Нигде он Эльдорадо.

Здоровья нет,
Не мил весь свет.
Но вот она награда –
Тень встала на пути.
«Где мне найти
Страну ту Эльдорадо?»

«Там за горой,
За той Луной,
Найдёшь вдали прохладу.
Скачи весь день».
Сказала тень:
«Там встретишь Эльдорадо!»

Eldorado
 
Gaily bedight,
   A gallant knight,
In sunshine and in shadow,
   Had journeyed long,
   Singing a song,
In search of Eldorado.

   But he grew old-
   This knight so bold-
And o'er his heart a shadow
   Fell as he found
   No spot of ground
That looked like Eldorado.

   And, as his strength
   Failed him at length,
He met a pilgrim shadow-
   "Shadow," said he,
   "Where can it be-
This land of Eldorado?"

   "Over the Mountains
   Of the Moon,
Down the Valley of the Shadow,
   Ride, boldly ride,"
   The shade replied-
"If you seek for Eldorado!
 
 
Аннабель Ли
 
Было это так давным-давно 
В королевстве близ морской земли.
Там девчонку звали мудрено.
Странным именем Аннабель Ли.
У девчонки в мыслях лишь одно:
Полюбить, любя, как мы могли.

Я был детка и она - дитё
В этом королевстве близ земли.
Мы любили - любовь как любовь –
Только я с моей Аннабель Ли;
К нам слетались ангелы с небес.   
И за нами следом всюду шли.
 
И поэтому-то так давно   
В этом королевстве близ земли,
Из-за туч дул ветер столь могуч,
Что сгубил мою Аннабель Ли.
Тут явилась знатная родня,       
И её с собою увезли,
Чтоб в гробнице спрятать от меня.
В этом королевстве близ земли.
 
В небе нет у ангелов любви.
Только нам завидовать могли.
Потому был повод (знают все         
В королевстве близ морской земли):
В ночь из туч дул ветер столь могуч,       
Что сгубил мою  Аннабель Ли.

Но любовь у нас сильней любви 
Тех людей, что раньше нас росли,      
Что умом нас с нею превзошли.
Но ни ангелам на небесах,       
Ни чертям, что в море залегли; 
Не разнять моей души с душою       
Распрекраснейшей Аннабель Ли.   

Свет луны мне навевает сны   
О прекраснейшей Аннабель Ли. 
В звёздный час свет ярких вижу глаз      
Распрекраснейшей Аннабель Ли.
Не сомкнуть очей мне в ночь, что с ней -
С милой, милою женой моей
В склепе у береговой земли.
С ней в гробнице на морской мели.   
 

ANNABEL LEE

It was many and many a year ago,
       In a kingdom by the sea,
That a maiden there lived whom you may know
       By the name of Annabel Lee;
And this maiden she lived with no other thought
       Than to love and be loved by me.

I was a child and she was a child,
       In this kingdom by the sea;
But we loved with a love that was more than love-
       I and my Annabel Lee;
With a love that the winged seraphs of heaven
       Coveted her and me.

And this was the reason that, long ago,
       In this kingdom by the sea,
A wind blew out of a cloud, chilling
       My beautiful Annabel Lee;
So that her highborn kinsman came
       And bore her away from me,
To shut her up in a sepulchre
       In this kingdom by the sea.

The angels, not half so happy in heaven,
       Went envying her and me-
Yes!- that was the reason (as all men know,
       In this kingdom by the sea)
That the wind came out of the cloud by night,
       Chilling and killing my Annabel Lee.

But our love it was stronger by far than the love
       Of those who were older than we-
       Of many far wiser than we-
And neither the angels in heaven above,
       Nor the demons down under the sea,
Can ever dissever my soul from the soul
       Of the beautiful Annabel Lee.

For the moon never beams without bringing me dreams
       Of the beautiful Annabel Lee;
And the stars never rise but I feel the bright eyes
       Of the beautiful Annabel Lee;
And so, all the night-tide, I lie down by the side
Of my darling- my darling- my life and my bride,
       In the sepulchre there by the sea,
       In her tomb by the sounding sea.


Нижеследующее стихотворение написано своеобразным размером. Первая половина - четырёхстопный ямб, вторая - четырёхстопный хорей.
Я сделал перевод в двух вариантах. Один как у автора. Второй, он у меня числится ранним, сделан четырёхстопным ямбом. Как говорится, почувствуйте разницу.

Один

Я с детских лет был не таким,
Как все – и мир мой был другим,
Не мог, в отличие от них,
Излить поток страстей своих; 
Кто я такой, не мог понять,   
Печаль мою не мог прогнать,
Для счастья не было причин
И коль любил, любил один -
В том детстве - раннею порой -
В разгаре жизни штормовой,
Из всех глубин добра и зла,
Мне тайна явлена была: 
Будь от ливня, иль ключа,
От скалы или ручья,
Света солнца надо мной,
Злата осени шальной,
Блеска молний в небесах,
Что в меня вселяли страх;
Будь то гром или гроза, -
Туча застила глаза   
И в небесной белизне,
Демоном казалась мне.

Мой ранний перевод

Один
 
Я с детских лет был не таким,
Как все – и мир мой был другим
Не как у них, и я не мог
Излить своих страстей поток.   
Кто я такой, не мог понять,   
Печаль мою не мог прогнать.
Для счастья не было причин
И коль любил, любил один -
Я в детстве - утренней порой -
Узнал о жизни штормовой, -
Из всех глубин добра и зла,
И тайна та со  мной жила:   
От ливня, чистого ключа,
От горных скал или ручья  -
От солнца, что светило мне   
В осенней золотой поре.
От молнии, когда сверкала
Меня сияньем озаряла;
От грома или от грозы,   
Пролитой облаком слезы.   
Как только небо прояснялось, -
Виденье дьявола являлось.

Edgar Allan Poe
(1809-1849)
Alone
(1830)

From childhood's hour I have not been
As others were - I have not seen
As others saw - I could not bring
My passions from a common spring -
From the same source I have not taken
My sorrow - I could not awaken
My heart to joy at the same tone -
And all I loved - I loved alone -
Then - in my childhood, in the dawn
Of a most stormy life - was drawn
From every depth of good and ill
The mystery which binds me still -
From the torrent, or the fountain -
From the red cliff of the mountain -
From the sun that round me rolled
In its autumn tint of gold -
From the lightning in the sky
As it pass'd me flying by -
From the thunder and the storm -
And the cloud that took the form
When the rest of Heaven was blue
Of a demon in my view. -
 
Нижеследующее стихотворение - намёк на то, что жизнь наша, за которую мы хватаемся, убегает от нас словно песок. А с ней все надежды и свершения. Жизнь, заключает автор, лишь сон во сне. Мы в ней сторонние наблюдатели - Божьи создания. Нам отведён определённый срок и, как бы мы ни цеплялись за жизнь, как бы ни молили Бога, дни наши сочтены и нам остаётся воспринимать это как должное. Золотые песчинки - это уходящие от нас годы.   
Скорее всего Аллан По посвятил этот стих своей молодой жене, скончавшейся в 1847 году после пяти лет безнадёжной борьбы за её жизнь и через пару лет сам закончил свой путь от отчаяния и запоя.
 
 
Сон во сне

Поцелуй прощальный мой
Оставляю я с тобой.
Сам же буду жить мечтой, -
Ты права, пожалуй, в том, 
Что казались дни мне сном;
Унеслась надежда прочь,
То ли утром, то ли в ночь, 
Как виденье уплыла,
Может быть, не вся ушла?
Ясно лишь тебе и мне -
Это только сон во сне.

Подо мной морской прибой,
Бьёт по берегу  волной.
Я сжимаю налегке
Горсть песчинок в кулаке -
Их так мало, будто тают
И сквозь пальцы ускользают.
Я ж рыдаю, я ж рыдаю!
Боже мой! Ну как же, как
Крепче мне зажать кулак?
Неужели, Боже мой,
Не спасти мне ни одной?
Может, кажется всё мне,
Или это сон во сне?

Edgar Allan Poe
A Dream Within A Dream

Take this kiss upon the brow!
And, in parting from you now,
Thus much let me avow-
You are not wrong, who deem
That my days have been a dream;
Yet if hope has flown away
In a night, or in a day,
In a vision, or in none,
Is it therefore the less gone?
All that we see or seem
Is but a dream within a dream.

I stand amid the roar
Of a surf-tormented shore,
And I hold within my hand
Grains of the golden sand-
How few! yet how they creep
Through my fingers to the deep,
While I weep- while I weep!
O God! can I not grasp
Them with a tighter clasp?
O God! can I not save
One from the pitiless wave?
Is all that we see or seem
But a dream within a dream?