Поэма
Отчий дом
Воспоминанья – вспышка озаренья,
Ожили, загорелись как поленья.
И в свете пламени явились отец, мать,
И отчий дом, деревня вспомнились опять.
Очаг любви семейной, греющий меня,
Терзал мне душу, безразличием виня.
В шальном разгуле всё позабылось,
Молитва матери, что в сердце её билась.
Меня просила: «К Богу обратись,
Угомонись, сынок, угомонись!»
А я – любил ту жизнь, совсем другую,
Которая вела по замкнутому кругу.
Другая жизнь
Вино, друзья, пустые развлеченья
Тянули в омуты преступного теченья,
Тех мимолётных радостей, их наслажденья,
Душой погрязшей во мраке облаченья.
Молитва мне казалася тогда страшнее яда,
И , задыхаясь, грешным жил средь смрада,
А память давняя произвела картину:
Отец мой умирал – стоял я у камина.
В хмельном угаре громко хохотал,
Слёз материнских не замечая шквал.
Я бормотал: «Ну что, твой Бог, не мог спасти,
Отца от смерти алчной отвести?»
В земле как все, отец, сгниёшь,
А без меня, мать, вовсе пропадёшь.
Глядь на икону – ожил Божий Лик,
Заговорил со мною в миг:
«Найду заблудшего среди овец,
Услышишь моё Слово – буду я Отец,
И спасу душу хилую твою,
Путь обозначу ей в ином краю!»
Свобода жизни
Отца похоронили. Мать молилась.
Потоки слёз её горячих лились.
А ночью я покинул отчий дом.
Ушёл по-воровски, тайком.
И вот она – рождённая свобода!
Теперь я волен в мыслях и делах.
Постыла жизнь простого мне народа.
Живу в других я измереньях и мирах.
Житуха эта щепкой закружила,
Меня, слепца, в водовороте зла,
Плутовка грязью душу обложила,
Неотвратимо в глубь на дно влекла.
Жизнь во хмелю
Лилось вино рожденьем блуда,
В хмелю – неясность в голове.
И лямку жизни тянул я, как обузу,
Ночной гуляка и дневной «сова».
Приятелей широкий круг общенья,
Мир развлечений фосфорически слепил,
От честной жизни в темень уводил
И не давал понять её значенья.
Встреча с земляком
Пока не встретил друга-земляка,
Приехавшего к нам издалека.
Увидел образ я оживший, личный ,
С моей судьбиной схожей, горемычной.
Глаза его – мои потухше – скорбны,
Потоку жизненному так покорны,
Нет блеска в них и отраженья света,
И жизни торжества ответа.
Забилось сердце, голос задрожал,
Уста свои бездумные разжал,
И произнёс банальные слова:
«Ну как там мать, меня, хоть, вспоминает,
Наверное забыла, а, может, проклинает?
А мне вот времени поехать не хватает,
Работой всякою полнится голова.»
С печальным вздохом произнёс слова:
«Твои слова понять, земляк, нетрудно,
Живёшь, по-моему уж очень неразумно.
Я рад, что жизнь познал другую,
Теперь живу, а не блатую.»
Я расскажу о матери твоей,
Ведь, сын и мать – одних кровей.
Боль поутихнет, но не станет глуше
Про то как не забыла тебя мать:
«Ждала тебя, живя, как на распутье,
Болезнь сплела, надела путы,
И поседела мать твоя от горя,
С ветрами грозными и морем споря.
И часто к небу простирала руки,
Просила Бога укрепить на муки.
Жила надеждой свидеться с тобой,
Терзанием и болями души одной.
И, напрягая зренье, всматривалась в ночь,
Всевышнего просила ей помочь.
О возвращенье сына блудного молилась,
И слёзы материнские всё лились.
Ну, а когда стоять уже не в силах,
К окну кровать подвинуть попросила,
В окно, заплаканное, всё смотря,
Кляла ненастья осени, ветра.»
Я задрожал и прошептал пугливо:
«Скажи, что с ней, сейчас жива?»
Ответил друг мне неуверенно, не живо:
«Не знаю. Уезжал – ещё дышала,
в бреду была. Всё о тебе шептала»
Озаренье
Вскочил я будто от удара плети,
Ловушки прочной я порвал все сети.
Увидеть мать ещё живой на этом свете,
Ведь, я же перед матерью в ответе.
Упасть бы перед ней, раскаяться бы слёзно,
Хотя б успеть, чтоб не было бы поздно…
Кладбищенская дорога
Стал поезд. Из вагона вышел.
Иду дорогою под звёздной крышей.
Деревья, кладбище, могилки.
Шуршит листва, как те опилки.
Склонённая берёза. Значит – здесь.
Лунным сиянием залит весь окрест.
И осенило Божьим вдруг знаменьем,
Моей души увядшей откровеньем.
В душе затеплилось… Я млею.
Стал на колени и целую крест.
«Прости, Отец, безумную ошибку.
Ты жив и даришь мне улыбку,
Твой шёпот слов слетает с губ.
А я – холодный, сгнивший труп.
Клянусь тебе, что мать не брошу,
Сотру, сожгу грешную ноту.
Живёшь ты в сердце и останешься ты с нами.
Теперь прости, хочу пойти я к маме.»
Крик души
В потёмках долго я искал могилу.
Вдруг сердце острой болию пронзило.
Я оглянулся: ночи тьма кругом.
Чернеет рядом ещё свежий холм.
И на могилу я со стоном пал,
Припав к земле, тот холмик обнимал:
Прости, родная мамочка, прости,
Ну, не молчи, открой свои уста,
Так плохо мне, гложет тоска.
Свой крест я до конца буду нести,
Прости, родная, милая, прости.
Встань, мама, умоляю, встань,
Другим я буду – не услышишь брань.»
Кругом ни звука. Холм молчал.
А я рыдал, а я кричал.
Безбожный крик искал прощенья
Душе своей с могильным тленьем.
Обращение к Богу
Последние ночи – всепрощеньем,
К отцу другому обращеньем
Господь пришёл. Меня он не оставил,
Заплаканную мать мою восславил,
Блеснув надежды солнечным лучом,
И став моим спасителем, Врачом.
Послал душе он исцеленье
От жизни грешной полосы забвенья,
Измученной душе он стал источником моим.
Путеводителем, Отцом мне дорогим.
И хочется Творца за всё благодарить,.
Во славу матерям слова дарить:
«Вы, матери, имеющие сына,
Прострите руки к чистым небесам,
И верьте, что молитвы ваши сильны,
Способные любовью к чудесам.»
«Вы, сыновья, забывшие о Боге,
Споткнувшиеся, на жизненной дороге,
Взгляните, обернувшись, на Молящуюся Мать,
И станьте рядом – чтобы слёз не проливать.