В ПАРИЖЕ
Ура! Париж!
Мы взяли Ле Бурже!
И даже, кто на борт
Взобрался пьяным,
Нелепейшим броском из Магадана,
В полете протрезвел уже.
В самолетных креслах сжались.
Стюардесс не обижали.
Тишина во всех салонах.
Ни бутылочного звона,
Ни запева, ни запоя,
Гаркни кто – и встанут строем.
Видно, это Богом дан,
Меч Дамоклов – Магадан.
В километрах от земли
Даже девок не вели.
Гордость нашу: Силу - в плавках.
Не возьмешь с пустых прилавков,
Где один деликатес:
СЛАВА всей КПСС.
Расплодили паразитов –
Что ни мразь – ползет в элиту.
Да, в какую, Боже правый!
Все сожравшую ораву?
Нет! Политике - запрет!
Я сболтнул бы, да, сосед,
Был уж очень любопытный.
Жесткий взгляд. (Кормили сытно!
И не знал очередей.)
Выделялся из людей.
Все вопросы, и осанка –
Словно ты в прицеле танка.
А встречали нас достойно.
Не шаблонно. Как родню.
И не голосом пропойным.
(Я Россию не виню.)
Только тех, кому в саванну
С пересадкою в Орли,
Не позволив принять ванну,
Как транзитных увезли.
Кто бы думал - все другое!
Нам внушали – здесь наш враг.
Может, мы живем изгоем
В комсорыловых когтях?
И отсюда вся нелепость
В поведении у нас?
Заточились, будто в крепость
От народностей и рас.
Нас водили по музеям.
Посетили Коньяк-Жей.
До сих пор себя жалеет,
Ждавший выпивки плебей.
Лувр. Эжен Делакруа.
Базилика Сен-Дени.
Из империи Гулаг,
Нас в насмешку завезли.
Мне шепнули, мол, в Версале,
Средь знамен и эполет,
Нагло так, две бабы ссали
В королевский туалет.
«Ни-че-го се-бе куль-ту-ра!» -
Я подумал о французах.
Оказалось – наши дуры.
Поперхнулся от конфуза.
И могу поклясться кровью:
Скоморошьего сословья.
В них от культуры нет мельчайшей взвеси.
А сколько слов с подмостков дома месят!
И все про бескультурье мужиков.
Ну что попишешь, имидж наш таков.
Читающим чужое и с листа
Бронируем в Парламенте места.
Мне грозит облаять скопом
Каждый русский недотёпа.
Но я хочу заметить между делом:
Учите баб, чтоб Русь не оскудела!
Подмечено еще Эзопом -
У них в мозгах
Есть свой, врожденный вензель:
Слабее спрос – наглее ряд претензий.
А как в истории?
(Мы не дойдем до Спарты!)
Могли вы спорить бы
Во время Бонапарта?
Дворянки многие
Просилась в эскадроны,
Но в русской армии
Не дали им погоны.
С одной шутил Барклай де Толли:
- Да вы в трусах сегодня что ли,
Пришли проведать наш редут?
Мадам, они вам не идут!
И будучи умнейшим командиром,
Он элегантным голосом Сатира,
Спросил, коснувшись низа юной дамы:
- А как на это смотрит ваша мама?
Родительница, точно, не согласна.
Да, кто осудит? - В жизни ратной
Ни спальни, и не вовремя подмыться.
В условиях этической границы
Не все дозволено.
Так Бог распорядился!
Надежда Дурова? Завидовать не стоит.
У героини той, фамилия героя.
- И в какой, простите, позе
На ветру и при морозе,
Вам француза воевать?...
- Нет, мадам! Увы, мондица
В ратном деле не годится.
Не приму такую в рать.
Я уж лучше сдам полки,
Генералу, под картузом,
По фамилии Кутузов.
Сдал. Но, правда, не надолго.
Храбростью и чувством долга
В генералах выделяясь,
Балансируя у края.
Мнению, что был заносчив,
Можно верить, между прочем,
Только с маленькою сноской:
Все талантливое – броско.
И никто не глянет в душу.
Бичом в России – зависть и наветы.
Как хорошо, что царь не стал их слушать.
Но до сих пор законных нет запретов,
Что могут все традиции разрушить.
Отсюда сплетни, склоки, передряги.
«Без медовухи и без браги
Ропот, мол. Войска в напряге.»
«Ну, тем более, о боли
Говорить какой-то голи -
Размышлял Барклай де Толли -
Под конец своей юдоли?
Все давным-давно привыкли
К не уютности. Но в цикле
Мы в Париж должны проникнуть.
Пусть попробуют мне, пикнуть».
Россиянам не впервой
Быть агрессору стеной.
Это держит нас в накале.
И пришли. Биваком стали
Где «танцуют и поют».
Да, кричали неустанно:
- Быстро! Быстро, курвы ссаны,
Нам вина и кафию!
«Просвещенная» Европа,
Не владея русской речью
Лингвистично впала в стопор,
Рвет и мечет, рвет и мечет.
И решила: - «Курвы ссаны»,
Вероятно - просят есть.
Вон, слова сопровождает
Искривленной формы жест.
- Пусть и будут: Круассаны!
Кафия и быстро-быстро
Назовем для них «БистрО».
- Не пылать бы нам костром
За Москву. Что там творили?!
В храм - коней, в костер – иконы!
У народа души стыли
От набатного прозвона.
Может, армия взбесилась,
На болотах обессилив?
В Апеннинах и на Ниле,
Где прошел Наполеон,
Было все в цивильном стиле –
Незначительный урон.
А в Московию хапуги
Принесли пороки с юга?
И еще о Круассанах.
Мол, в Париж Антуанетта,
Та, которая Мария,
Привезла им сдобу эту.
Все российское стихией
Отвергают очень рьяно.
Историчное - истерично
Переписано в ложь. Но, приличную.
Нам чужды бриллианты
Всех придворных элит.
За Шекспиром и Кантом
Русский Чонкин стоит.
Так ушла всей оравой
Голытьба голытьбой,
Подарившая славу
За решающий бой.
И чужого не жалко,
И свое же отдашь,
Если совесть, как палка,
Как заплечный багаж.
Потому рыцарь чести -
Русский граф Воронцов -
Закладной на поместье
Оплатил счет юнцов.
Задолжавших в кофейнях,
Варьете и борделях,
Забывая в похмелье
Числа дней по неделям.
Исключив под звон речей
После боя за отчизну
Необходимость палачей,
Как высшей формы гуманизма.
Вот и платим по счетам
Из своей потертой торбы.
И разносим по углам,
Все, что надо бы и нам,
Словно мы верблюд двугорбый,
Недокормленный к тому.
Ни в каком заморье полбой
Не наполнили суму.
Наверное, аморально
За сотнями лет и миль,
Поэзией социальной
Опровергать пасквиль.
У времени по спирали
На круг поднимись над прошлым,
Ярче означишь грани
Славного, подлого, пошлого.
Мне искренне понравился Париж.
Одна мечта: Его бы к нам, в просторы,
И под стекло. В него, пуская лишь
С промытыми ногами. Не позорясь.
В надежде, что мы тоже дорастем
До чистых улиц и улыбок встречных
И может наш Иван или Артём
Подумает о ценностях извечных.
А в итоге, нам – домой.
И ни моря, и ни пляжа.
Подразнил в мечтах прибой,
Как на выставке коллажа.
От того и каждый - злой.
Мой сосед по креслам – даже.
В том и счастье, как беда:
Нам Россия - навсегда!
***