(Это уже старый текст, 2008 року. Но теперь я точно знаю, что я – не хохол и не крымский татарин, а русский и, может быть, немножко – еврей, а тому що уважаю их за то, что они враз башку отворачивают врагам, совершившим преступления против их народа).
С Украиной я повязан первым неудачным браком и постоянными командировками в Киев, Одессу, Харьков. Западяньских я узнал еще, будучи школьником, во Львове и, почти, во всех городах Закарпатья, от Ясени до Ужгорода. Видел, и на своем организме испытал быт настоящей украинской деревни на киевщине с её красотой и хохлятством.
Было это давно, в «застойные» времена, когда всюду в Украине были у меня знакомые, приятели и даже сродственники по жене. Сродственники и родственники – это две большие разницы, если не три. Друзей, правда не было, и, не потому что я не хотел дружить, просто с настоящим хохлом дружить невозможно. Он всегда держит фигу в кармане для тебя, а их гарны дивчаны почти все наполовину панночки из Вия. Видать ведьмы и бесы чаще посещали украинские земли, и разбавили кровь русскую своей кровью, и получилась хохлятская. Недаром же они сами про свой характер говорят: «Где хохол прошёл, там еврею делать нечего».
Но в отличие от нас, жить они умеют, в смысле сала, горилки, песни и «чтобы всё было», и не только за чужой счет, но и за свой тоже. А земля, у них какая! Торкнешь в неё прут, а через год, смотришь, уже деревце поднялось. Но мы для них были и будем кацапами – «кацап - говноцап». А теперь с ними совсем плохо, одним словом, если о нашем добрососедстве сказать, то так – «Помирает брат Митька. Ухи просит» и всплыло всё говно самостийности на проспектах Украины.
Ездил в Киев по работе, был ответственным за решение одной проблемы определенной ГКНТ, по своей отрасли промышленности, а в целом по стране за эту проблему отвечал ЦНИИКА (КА – комплексной автоматизации). В этом институте этой проблемой рулил, тогда, всем известный Борис Абрамович Березовский, он же - Платон Еленин. Резвее он тогда был, и не было еще в его взгляде этой дьявольщины, которая и для него, наверное, мука, но все задатки великого комбинатора были на лицо. Те области его научной деятельности, которыми он занимался (многокритериальная оптимизация процессов и теория принятия решений), вооружили его, и помогли стать тем, кем он был при Ельцине. По-видимому, именно в те годы он приобрел связи с людьми, с помощью, или благодаря которым он сделал первые большие деньги на обломках союза. Но не о евреях олигархах, кстати Березовский по паспорту русский, я хотел рассказать, а об одном хохле, поразившем меня однажды в Киеве, и оставшемся у меня в памяти, как некий собирательный образ.
Хохлом не можно не удивляться, жизнь в нем бьет ключом, и прёт он, и прёт, не остановит его никакая сила. Иногда мне кажется, что я тоже – хохол, или татарин, или еврей, если и не чистых кровей, то сродственник - сто процентов. А хохлов и в мире, верно, больше чем китайцев. Они ж везде, от Арктики до Антарктиды, а у нас каждый второй хохол, если не больше. Вот проведите анализ крови у ваших детей на предмет определения вашего отцовства, больше половины результатов будут не утешительными. И причиной тому будет – сосед хохол. Это же о них, о «тех, кто сзади нас», писал Владимир Семенович:
А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят.
«Мы в очереди первые стояли!
А те, кто сзади нас, уже едят».
А покушать они любят! И правильно делают! Не нужен человеку голодомор, от него голова круглая становится и член не стоит, а появляются всякие неправильные мысли и чувства.
Вот почему! у хохла за пазухой всегда был, сейчас не знаю, шмат домашнего сала в тряпочке, пахнущего чесноком, и розового на срезе. А кто от такого сала откажется? Разве что вешалка – модель, или больная анорексией. Да и кто из нормальных не любит поесть хорошо, особенно в Киеве, в начале лета, когда валом начинает идти клубника, и весь город пропитан сладковатым, приторным запахом уже подпортившейся ягоды, и торгуют ею на каждом углу.
Так было раньше, когда приезжал у Киев под клубнику, и наваливался на неё, почти сразу, по приезду. Оприходуешь, дорвешься назло питерскому голодомору, кило два сразу, и голова становится, как ударенная, а рожа красная, как клубника. Но эта аллергия быстро проходит, и остается ощущение, что ты сам весь пропах этой ягодкой, и, на завтра ты, с небольшим шумом в голове, бредешь в теплом, стоячем воздухе бульвара Тараса Шевченко к Крещатику, и думаешь – живут же люди!
А на проспекте уже дефиле, в меру, и не в меру оголенных, панночек и парочек, и молодящихся панн, и деревенских хохлушек, прущих на себе, на рынок или из универмага, центнер или полтора поклажи. Светит солнце, и ты понимаешь, что находишься среди людей не знающих, что такое авитаминоз и, связанная с ним крепкими узами, тоска.
На бульваре, рядом с Крещатиком, было кафе, есть ли оно сейчас, в котором можно было, в стояка, поесть и выпить бочкового, в меру разбавленного пива, и проходя мимо которого я, уже заразившейся аппетитом жизни хохляцкой столицы, неизменно слышал в себе голос Виннипуха – «А не пора ли подкрепиться, приятель?».
Как-то раз я внял его, Винни, просьбам, и зашел в это святилище советско-украинского общепита. Взял кружку пива, несколько горячих сосисок, вкуснейшею выпечку, исключительно для Пуха, и принял стойку для приема пищи. В это, пронзительное по своей желудочной природе, время в кафе вошел хохол, как две капли воды похожий на Тараса Бульбу. Он был в украинской, с вышивкой, рубахе на выпуск, и брюках похожих на шаровары. Роста он был не очень высокого, но зато по ширине такой же, как в высоту. Это был не современный тюфяк, заплывший трясущимся жиром Макдоналдса. Это был – кряж, монолит. Шеи не было, голова, в виде усеченной пирамиды, так плотно сидела на плечах, что поворачивалась только вместе с ними. В нем была уверенность, что никто не усомнится в его силе, и спокойствие человека, который знает, что делает на этой земле.
Он принес на соседний с моим столик с десяток кружек пива, и три тарелки, на на каждой из которых, горкой, штук по двадцать, лежали горячие сосиски. Еще донес блюдо с горой хлеба. Я смекнул, что сейчас подойдут его кореша или еще кто-то, кого он угощает, по полной программе, но когда он один приступил к трапезе, это моя глупая догадка исчезла. Он стоял ко мне спиной, как бы отгораживая съестное от меня. Я перестал принимать пищу, я смотрел, как надо есть. Сильно развитые мышцы в районе ушей напрягались и двигали их, в ритме движения челюстей. Я даже слышал звуки их работы. В них была упрямая радость поглощения и утоления голода. Пиво не булькало в его горле, оно просто проваливалось туда в низ, где уже начался труд переваривания. Каждая кружка уходила в это сильное тело за один глоток. Я еще не допил свою кружку, когда он пошел за добавкой. Затылок его покрылся испариной, рубаха в районе лопаток промокла ощущением утоленного голодомора. Это было зрелище! Фантастика в реальности, которую я не забуду никогда.
21.03.2008 07:47