Посвящается
Моему другу педагогу
Оржеховскому А.Н.
Есенин и Дункан
поэма
1.
В России революция свершилась
На благо всех рабочих и крестьян,
Как в тех Декретах власти говорилось –
«Во славу Революции всех стран».
Культура и искусство – не причуда:
Из хаоса и из смертельных ран,
Вдруг появились как из ниоткуда,
Взбурлив страны духовный океан.
В Париже в эти годы выступала
С новаторской изящностью Дункан.
Босою ножкой в самых лучших залах,
«Царица жестов» был ей венчан сан.
Пришло ей приглашенье из России:
Мол «…более никто вас не поймёт,
Мы создадим вам школу, как просили,
Найдём учеников, хоть тут не мёд…»
Мечтая претворять свои идеи –
Учить детей природой танцевать,
Как двигаются птицы, звери, змеи…
Приехала, сгорая обучать.
Для выступлений властью предоставлен
Не Храм Христа – он древность представлял,
А сам «Большой» в своей огромной славе
И боевой «Интернационал».
Свобода как любовь на баррикадах,
Открытая, что воля, всем ветрам.
Ей нипочем ни пули, ни снаряды
И даже смерть её ведёт к мечтам;
Что алый стяг, порхающее платье
И льющийся волнами красный шарф,
Смыкающих огнём своих объятий
Сценический, но всей планеты шар.
2.
Прознал о ней поэт Сергей Есенин,
Которому природное – родство,
Его душе мятущейся спасенье:
Как в воздух устремлённый жизни ствол.
Являясь в романтичном ореоле,
Она его манила, как могла…
Он к ней тянулся, верно птица к воле,
Как-будто бы она его звала…
Он жаждет встреч с известной танцовщицей,
На все афиши взором устремлён
И сердцем к ней намеренно стремится,
Заочно как в мечту свою влюблён.
3.
Однажды у Якулова в салоне
Гуляла вечеринка, как всегда,
Когда в сухой закон с хрустальным звоном
Текло спиртное, как в трубе вода.
По стенам живописные картины
В съедающем прокуренном дыму.
На бодрых лицах никакой кручины
И скука не доступна никому…
Повсюду шум как от лихого торга:
Культуры разнаряженный шалман.
Вдруг за полночь под общий гул восторга
Явилась величавая Дункан.
Была богема в тунику одета,
А голова повязана шарфом.
Глаза подведены, блистают светом,
А губы ярко-красные, огнём.
Ей поднесли стакан гранёный водки,
К испугу переводчика её.
Его она на восхищенье сходки
Махнула разом и об пол битьё.
И с лёгкостью вскочила на кушетку,
Руками к верху, воздух теребя.
Как вертушек крутящийся в рулетке,
Пошла плясать с пристуком вкруг себя.
Вращая головою вправо, влево,
Туда – сюда волчком юлит подол.
И песней, завешённою припевом,
Застыла разом, соскочив на пол.
Вбежал поэт Есенин по ступеням.
«А я то в «Эрмитаже» её ждал»
И предваряя жданным приключеньям,
Душой влетел в волнующийся зал.
Все гости в изумлении застыли,
Как-будто их застигла тут гроза.
И лишь у танцовщицы дивной были
Весёлыми огромные глаза.
К ней походя, Есенин самозванцем
Вдруг крикнул: «Отойдите от Дункан!»
И закружился вихрем в диком танце,
Вращая изгибающийся стан.
Свалился ниц, её хватая за ноги,
Свою главу коленям распростёр…
Та, гладя кудри, говорила: «Ангел»,
Взглянув ему в глаза, сказала: «Чёрт!»
Ни на кого свой взор не обращая,
Так и сидели средь толпы одни,
В плену друг друга взглядом поглощая,
Но как же были счастливы они!
Касались губы губ и рук, и снова
В объятьях рук шальная голова…
Не понимая даже полуслова,
Глаза им заменяли все слова.
Как в зеркалах улыбки отражались
И внятен был очей весёлый блеск,
Где вовсе не шутя отображались,
Как в душах, их сердец игривый блеск.
Лишь только окружавшая мистерия
Им стала невзначай надоедать,
Уединились за соседней дверью,
Уже никто чтоб им не смел мешать.
Поэт готов горящими устами
Внимательному слушателю петь
Поэзию, коль надобно – часами,
Чтоб эти души заставлять гореть.
И счастье, если будут в благодарность
Сияющие чувствами глаза.
Поэт друзей приветствует ударно
И за любовь всегда и всюду – «За!»
Лишь стали по домам срываться гости:
Художники, поэты, господа,
Забрав цилиндры, котелки и трости,
И прочее – без всякого следа…
Минувшему всему в большом почтенье,
Но сладостно уж время тянет в сон.
От многих вдохновенных наслаждений,
Влюблённые покинули салон.
Светало… Но нашли-таки пролётку.
Есенин ввёл Дункан под локоток.
Уселись. Стеганул извозчик плёткой,
А переводчик влез на облучок.
Неторопливо цокали копыта,
Булыжник громыхал на мостовой.
Поэзия – души влюблённой свита,
Засеменила сонною Москвой.
Он ей читал стихи проникновенно,
Она лишь улыбалась невпопад.
Но души их настроены вселенной,
Конечно были на единый лад.
Осеннею дорогой неспешной,
Прохладный воздух вместо одеял.
Есенин ненавязчиво, но нежно
Своей рукою милую обнял.
Он знал: любая женщина загадка…
Склонила лишь головку на плечо,
В её лицо взглянув тогда украдкой,
Как много он в её глазах прочёл!
Усталость всё ж возницу доканала:
У церкви горемычный задремал
И круга три лошадка прокатала…
«Знать нас сейчас извозчик повенчал!»
Дункан, услышав возглас, встрепенулась:
«Скажите, что такое?». «Что да что…
Нас повенчали». - cон как ветром сдуло.-
«Что, свадьба?» «Свадьба, свадьба… Сто на сто!»
Приехали. Вознице дали тыщу.
«Иля Илич, а можно ли чайку?» -
Предлог для посещенья был отыщен,
Хотя уже неслось «кукареку».
Душистый чай из гарднеровских чашек,
В прикуску с Айседорой сахарок.
Что может быть вкусней того и краше,
Чем наслаждаться им хотелось впрок?!
Как-будто бы у жданного привала,
Где воля чувств обильна и сильна,
Из уст его стихия изливалась.
Она сказала: «Музыка слышна…»
Что яблоко, упавшее в ладони
Иль на душу расцветшие слова,
Так ей в колени пала, урезонив
Поэта «зо-ло-тая га-ла-ва».
Ладоней пальцы кудри боронили,
Перебирая прядей тетиву,
Как гребень набок чёс откинув, или
Как плуг на пашне жёлтую траву.
Она так сладко в губы целовала,
Что медовухой разливался хмель.
И всё-то им казалось мало, мало,
А душам их – непоеная мель…
Наутро вдруг Есенин в сонном виде
На зеркалах и стёклах, на полу
Намазано помадою увидел:
«Esenin» и по-русски так: «люблу»!..
10 – 27 марта 2013 г.