1.
Город в темень химерой плывет. И замерзший сад
Безучастно дрейфует в тумане, как будто не дело рук
Человека цепочки статуй нагих и чугун оград,
Будто город из некой субстанции выпал вдруг.
В отчужденье глухом безучастно плывут дома,
Без единого признака жизни животной, и если свет
Непогашенный где-то мигает, во тьме сама
Оживает лампа, не кто-то зажег, и след
Возникает рифленый на лестнице сам собой,
Как сама из крана, ржавея, бежит вода.
Голоса в казармах провыли себе отбой,
Захлебнувшись молчанием навсегда.
Телевизор сражался с бесами, аки Мафусаил,
Заклинал потоп и пророчествовал в ночи.
Но зачем горевал телевизор, о чем тужил?
Вся вода потопа замерзла уже. Ключи
Из дверей торчат одиноко, не зная, как
Открывать замки, поворачиваться, одичав.
Зеркала и ненужной мебели тусклый лак,
Словно шерстью, пылью оделись. И ледостав,
Не имея зрителей, грозно твердеет по всей реке,
Всем каналам – в отсутствие уток и воробьев.
Безработный ангел, маячащий вдалеке,
К комментариям не готов.
2.
Глина в череп набьется покойнику да песок,
А не весть благая влетит о шести крылах.
Постановка Кафки затянута, на Восток
Отвернувшись, я тихо сижу впотьмах.
Постепенно уходят мысли, образы, тишина
Обрывает немолчный стрекот сознанья, как будто вдруг
Порвалась кинолента во время сеанса: сначала на
Полсекунды, потом полминуты пропали и свет, и звук…
Но опять мне город мерещится, едкий дым,
Разъедающий контуры темных строений, мел
Или снег суховатый в щелях и пазах, засим
Чернота, из которой, как пузо лягушки, бел,
Женский торс выплывает, молочное ню с пупком
Посредине, пахучей куделью меж ног внизу.
И моллюск раскрывается розовый со щелчком
И глотает жемчужину, словно мою слезу.
Попадая в области сумрачных сфер, паря
Беспилотником ночь напролет, я ищу мишень -
Озарение, чистую мысль! - только, видно, зря,
Потому что поймал в окуляры тень.
Гималаи любви не растут, громоздясь, вокруг.
Зеленеет один циферблата скупой кружок.
Шорох крови в ушах, систолический тихий стук…
Неизвестно откуда куда затяжной прыжок.
1993