I.ВЫБОР
Елеонскую гору окутывал мрак.
В Гефсимании тихо – ни лая собак,
Ни мычанья в хлеву, ни случайного скрипа.
У апостолов крепко закрыты глаза.
Утомились и спят, и не капнет слеза,
И не дернутся губы от всхлипа.
Звал Петра, Заведеевых двух сыновей,
Но один ты остался со смертью своей,
Как любой человек. Чаша ближе и ближе.
О, как страшно стоять на горе одному,
Заклиная немую бездонную тьму:
«Если можно – спаси! Если хочешь – спаси же!»
Ради слов, ради жалких наивных чудес,
Чтоб летаргик проснулся, как будто воскрес,
Чтоб истерик хромой с костылями простился,
Чтобы то, что давно у людей на устах,
Что выковывал опыт, но сковывал страх,
Стало истиной, ты горевал и молился.
И неведомо нам – то ли воля Отца,
То ли жуткий расчет твой, но все до конца
Шло логично и точно, как будто по нотам.
Ибо сказано – смерть на миру лишь красна,
Ибо истина людям тогда лишь ясна,
Если смешана с кровью, слезами и потом.
Все теперь далеко от тебя. Ты один
Среди шепчущих что-то угрюмых маслин.
Ты пришел. Ты остался. Ты выбрал дорогу.
Спят апостолы. Чу! Началось бы скорей!
Голоса и растущая россыпь огней,
И Иуда, снимающий с сердца тревогу.
II. УСТАЛОСТЬ
Всё устаёт. Все устают. Безмерная усталость –
Прочнее веры и тоски – войти в тебя б могла.
Что искушенья сатаны? Сильнее славы – старость.
Любовью любящих живи и малостью тепла.
Кумира хочет сотворить толпа, мыча и воя,
Кумира жаждет растоптать. Поверх ее голов
Усталость смотрит на тебя, желание покоя.
Ведь сказано – все суета. Твой замысел бредов.
Уста устанут говорить, глаза устанут видеть,
Устанут уши слышать плач, душа начнет неметь.
Подумаешь вот так – зачем? И ничего не выйдет.
Точнее, выйдет просто жизнь и выйдет просто смерть.
Где мать Мария, ветхий дом и запах свежих щепок,
Их старый плотник настрогал, чтобы разжечь огонь?
Как боль усталости сладка, настой ее столь крепок!
На лоб измученный легла прохладная ладонь.
Несовершенен мир – и что ж? Довольно дню заботы
Его пустой, а ты устал навеки, может быть.
И за тобою льется кровь невинная, и счеты
После тебя земная тварь не устает сводить.
Что толку их пугать судом последним, если жалость
Не ведома к самим себе, не только что к другим.
Лицом к стене бы лечь, забыть про все… Одна усталость…
Но ты встаешь и говоришь, и ты уходишь к ним.
1990 г.