Все приводы к директору он забыл, все скандалы дома,
Выйдя в поле, где только бог байбачий
Что-то жалобное свистит, и летит солома
На проселок, на ржавый лом, на скелет собачий.
А потом он пошел вдоль ручья промышленного, огибая зону
Засекреченную, и едва ль часовому с вышки
Был заметен, потом к реке заскользил по склону,
Натыкаясь в траве на пни, перепрыгивая покрышки.
А потом упал в лопухи в пойме сумрачной под кустами
Вербы и, ощущая стыд и восторг желанья,
Он представил Ее, как мог, всю и высохшими губами
Целовал, как в бреду, фантом любви сквозь рыданья.
Полагая, что жизнь без Нее бессмысленна, невозможна,
Что на фоне красивой женщины недоступной
Он никто, и бездарно-немощна, безнадежна
Вся фигура его дурацкая и отросток щуплый.
А потом он поднялся и, злость сбавляя до равнодушья,
Возвращаясь к привычной роли почти поэта,
Удальца и лентяя, пряча в душе оружье
Одинокой тоски, побрел коридором света
Меж сырыми стволами ольхи, густой низкорослой ивы
К опостылевшему сплошным раздвоеньем дому,
Где ты как себя ни поставь – отраженья кривы
И расплывчаты, и не может быть по-другому.
… Он, наверное, все-таки выживет, несмотря на склонность
К той рефлексии, что мешает простому делу,
Осознает желаний призрачность и условность,
И стандартность безумной тяги к чужому телу.
А потом, может быть, и устанет даже от повторенья
Предсказуемых в общей сложности церемоний.
Впрочем, и для других с этой точки зренья
Будет менее ценен с возрастом. Дисгармоний
Поизведав с лихвой, но, допустим, будучи в состоянье
Продолжать в том же духе дальше процесс известный,
Он, скорее, оценит жалость, ну а желанье,
С милосердьем сравнив, глядишь, назовет он пресным.
Тут мы снова рискуем его застать на лесной опушке
Одиноко сидящим, пусть не в слезах, но все же…
Задающим вполне банальный вопрос кукушке,
Ощущающим ласку света дубленой кожей.
1991 г.