В восьмидесяти метрах от дома моего детства находился
продмаг. Там работала добрая женщина, тётя Рая. В возрасте
5-7 лет я часто забегал в магазин купить что-нибудь
на звонкую мелочь. В те дни коробок спичек стоил
одну копейку, буханка чёрного - 20 копеек. За 20 копеек
также можно было осчастливить себя стаканчиком пломбира
или небольшим кульком вкуснейшего арахиса в шоколаде.
Однажды я пришёл в магазин, а тётя Рая отлучилась куда-то
в подсобное помещение. Перед прилавком топтался один я,
рядом с весами стояла круглая пластмассовая полупрозрачная
коробка, полная разных монет, в том числе и рублёвых —
с изображением профиля Ленина и Родины-матери с мечом.
Мне невероятно нравились эти тяжёленькие красивые монеты.
Я взял один рубль с Лениным, зажал его в кулак и поспешил
прочь, не совершив покупки.
Зачем я это сделал? Не знаю. Наверно, затем, чтобы совесть
не дремала даже сквозь десятилетия.
#
Когда я учился на первом курсе университета, то иногда
развлекался воровством книг. Приходил в книжную лавку,
располагавшуюся в центре города, листал для ознакомления
томики (тогда только-только начали появляться супермаркеты,
я их называю "самоборы") и, улучив мгновение, когда
продавщица отворачивалась, засовывал книжку за пазуху —
и привет. Это щекотало нервы и необычайно веселило.
Стоит заметить, таких эпизодов было всего три или четыре,
и крал я не Ахматову, Ходасевича или, скажем, Петрарку,
а маленькие книжечки местных графоманов, имеющих самые
скудные представления о стихосложении. Воровать книги
настоящих поэтов у меня рука не поднималась.
#
Однажды в сети я наткнулся на стихи, которые меня
ошеломили, заставили жадным ртом глотать тяжкий
воздух, болеть моё сердце. Я читал эти стихи запоем,
до опьянения, до головокружения — и строки внутри меня
отдавались в течение дня, как эхо колокольного звона,
горчили, как послевкусие от искрящихся ягод или
от вина.
Эти стихи принадлежали перу совсем молодой женщины,
я платонически влюбился в неё сразу, безоговорочно и,
надеюсь, навсегда. Никто (ну, хорошо, хорошо,
п о ч т и никто) из современных поэтов так
не ранил моё сердце, почти ни у кого я не читал (а я читал
и читаю очень много) таких стихотворений о смерти,
детстве, любви, одиночестве, почти ни у кого я не находил
в словах столько музыки, силы, нежности и подлинности.
Как-то на страничке этой поэтессы я прочитал о предстоящем
в Москве поэтическом вечере, в котором примут участие
она, один верлибрист и ещё одна верлибристка — все трое —
уроженцы одного города.
На вечере кроме выступавших присутствовало несколько человек
их друзей, пара случайно забредших посторонних, некто N,
активный поклонник моей поэтессы, также потом, ближе к
финалу, прибыл известный верлибрист (Боже, как много
верлибристов!..) Чумадаев. Он был тучен, расхристан, пьян
и трудно дышал, а глаза его посверкивали печалью и
вызовом.
Ожидая начала стихов, я заказал кофе с молоком и какое-то
диковинное французское пирожное.
Моя поэтесса читала последней, третьей. Читала восхитительно,
без надрыва и пафоса, очень естественно, немного нараспев.
На ней были надеты светлая кофта и узкие зелёные джинсы.
Чтица сидела за столом такая маленькая, хрупкая, что очень
хотелось прижать её, согреть.
...Где-то с год назад я увидел на всё той же интернет-страничке:
"Мою книжку можно купить в "Билингве"." Улучив время, в марте я
приехал в "Билингву". Стояло позднее утро, арт-кафе пустовало
(если не считать уборщицы-азиатки), наполненное полумраком.
Я спустился по лестнице к полкам — и неожиданно сразу же
уткнулся взглядом в искомую книгу. Не умея понять, кому отдать
деньги за книгу, я положил её в свой пакет и направился к выходу.
В эти секунды я не ощущал себя вором: я п р о с т о в з я л т о,
ч т о б ы л о п р е д н а з н а ч е н о и м е н н о м н е.
Я быстро шагал по Кривоколенному переулку (где, действительно,
сам чёрт голову сломит), а в голове почему-то витали слова
Мандельштама про ворованный воздух.
В метро я заметил: целлофановый пакет, где лежала книга,
немного оплавился.
27.02.14