И даже из дворянства, чиновники которые,
Поддавшись мистицизму, что в моду-то вошёл,
Понятно, что не все, но были, были спорые,
В самом уж даже имени кто мистику нашёл…
Особое значение и цифры апокалипсические
Непостижимым образом смогли расшифровать!
Вот почему не нужно с серьёзностью критической
Собравшихся чиновников судить… чего скрывать,
Подчас невероятны их мыслезаключения,
Но к чести, что ль, опять же должны отметить то, что
И поблуждав недолго средь глупости верчения,
Они, остепенившись, сходились: всё не то!
Помыкавшись изрядно, составили решение:
Не худо бы ещё Ноздрёва расспросить!
Он первым сообщил, ввёл в полное смущение,
О мёртвых душах этих, что в разум не вместить…
К тому же, с его слов, он с Чичиковым дружен,
А, стало быть, возможно, что сведения есть
О жизни обстоятельствах. Кто? Что? И – чем заслужен?
Повыслушать что скажет, что между слов прочесть…
Те господа чиновники престранные всё ж люди:
Вот кто из них не знает, что сам-то Ноздрёв врун?
Что верить невозможно, что правды там не будет –
Слыхали и не раз звучанье лживых струн!
Поди вот разбери натуру человечью:
Не верит, представь, в Бога,а верит в чепуху –
Коль переносье чешется, готовься встретить Вечность,
Помрёшь и непременно… примета на слуху…
В сознанье не возьмёт создание поэта,
Где ясно всё, как день и мудрость простоты!
А бросится туда, где вовсе нет и света,
Напутано, наверчено, сплошь дрянь из темноты…
Ему же вдруг понравится, так заорёт- оглохнешь:
«Вот это – настоящее, как никогда допрежь!»
Врачам не доверяет – от них скорей подохнешь,
И лечится у бабок… Нельзя понять, хоть режь…
Иль так, того получше: сам что-то напридумает
Из несусветной дряни какой-нибудь декохт
И сделает вдруг вывод, уверенно надумает,
Что это то, что нужно, да и без страха в рот…
Чиновников-то тех понять отчасти можно –
Они, как утопающий, соломинке что рад…
Возникло положенье, назвать легко и сложным
И даже затруднительным на непредвзятый взгляд.
Ноздрёв для них соломинка – они и ухватились…
Полицеймейстер тут же записку написал
Пожаловать на вечер! Все с этим согласились.
Квартальный порученье исполнить побежал.
А тот был занят делом серьёзным, очень важным,
Четыре дня из комнаты совсем не выходил…
Он даже похудел, глядел не авантажно,
Обед брал чрез окошко, со тщанием следил,
Чтоб даже и случайно никто не догадался,
Чем бы таким он занят… Никто не должен знать!
Секретным было дело, которым тут занялся,
Внимательность большая нужна, а где бы взять…
Оно, видите ли, в том по смыслу состояло,
Вам, как своим читателям, могу я показать –
Из многих дюжин карт, количеством немалым,
Собрать старался талию такую, как сказать,
Которая бы стала надолго верным другом,
Чтоб меткою была, ни в чём не подвела,
Чтоб каждый раз в игре только ему к услугам,
Надеяться чтоб мог, в разор чтоб не ввела…
Работы оставалось ещё на две недели.
На всё вот это время Порфирию приказ:
Чесать щеночку пуп не рьяно: еле-еле
Особенною щёткой, а после всякий раз
Купать три раза в день не как-нибудь, а с мылом.
Ужасно рассердился, когда вдруг тот позвал.
Квартального и к чёрту легко отправить было,
Потом чуть поутих – записку прочитал…
Мелькнуло в голове, что может быть пожива!
В записке говорилось, ждут новичка в игру…
Немедленно смягчился… Оделся очень живо,
В миг комнату на ключ… Всё это по нутру…
Из показаний оного одно определённо,
Что господа чиновники запутались во всём,
Не зная, что и думать, смотрели удивлённо –
Ноздрёв посшиб их с толку, уверенно причём!
Поскольку никогда ни в чём не сомневался,
На все вопросы тут же шёл искренний ответ.
Во время самой речи был твёрд и оставался,
Каких-нибудь раздумий иль сбивчивости нет!
Сейчас же объявил, что продал ему души:
«А почему, скажите, не можно их продать?
И нет к тому причин, чтоб был за то заушен…"
Шпион ли тот? Конечно! Смог объясненья дать:
Учились в одной школе, уж там фискалом звали.
За что его товарищи, в числе которых сам,
Однажды преизрядно бока ему намяли…
К вискам тогда пиявок наш лекарь прописал
Штук двести сорок, кажется… Хотел сказать-то сорок,
Но двести приписались с чего-то легко вдруг…
Не делатель фальшивок? Завёлся, словно порох:
«А делатель, конечно! Скажу, пусть мне и друг!»
При этом рассказал о том, как очень ловко
Тот Чичиков сумел вкруг пальца обвести
Охрану-караул: «Вот это, брат, уловка!
Такое сотворил, с ума бы мог свести!
А дело было так: в охране, что ль, узнали,
Что в доме у него два миллиона есть
Фальшивых ассигнаций. Солдат-то и прислали,
Чтоб запечатать двери… А он – ловкач-то, взвесь!
За эту же вот ночь сменял все те фальшивки
На вовсе настоящие! Ну, разве не мастак?
Откуда только взял? Из-под какой обшивки?
В участок привели, взглянули – всё не так!
Фальшивок-то и нет! А он лишь улыбается
И даже голос поднял: за что? Вот доложу!»
А дочку губернатора и вправду ли старается
Уводом увезти? «Наивны вы, гляжу!
Конечно, это правда и я ему в подмогу!
Когда б я не вмешался, не вышло б ничего!»
И тут же вспохватился, что «перегнул» немного,
Язык бы придержать – беды б на самого
Себя как не накликать… но тот уже не слушал,
Такое выдавал, подробно уточнял…
С великим изумленьем чиновный люд то «кушал»,
Но на предмет вранья расспрос не учинял…
И сам собой, казалось, свидетель объявился –
В деревне Трухмачевка, куда собрались мчать,
Священник отец Сидор, который согласился
За семьдесят пять рубликов скорейше повенчать!
Понятно, что не сразу, как только припугнули,
Что тотчас донесут за то, что обвенчал
Лабазника Михайлу с кумой! Чуть-чуть ругнули,
Тот так перепугался – согласен, отвечал!
И даже с перепугу отдал свою коляску
И тут же на всех станциях лошадок заказал…
Подробности такие посыпались, как в пляску
Слова срывались с губ: всех имена сказал
Случайных ямщиков-то. Внимали уж со стоном,
Поскольку выходило – знаком ему любой…
Про корсиканца бедного того Наполеона
Такую околесину понёс, что Бог ты мой…
И постепенно все в сторонку разошлись,
Поскольку уяснили, что правдушки тут нет
В словах того Ноздрёва, что вихрями неслись,
Намёка иль подобия и то не сыщешь след…
Один полицеймейстер никак не поддавался,
Всё слушал и надеялся, а вдруг что промелькнёт!
И тот,в конце концов, махнув рукою, сдался:
«Чёрт знает что такое! Как он бесстыже врёт!»
И все тут согласились, что как с быком ни биться,
С каких боков иль с заду к нему не подходи,
А толку не получится, поскольку не добиться-
Всё молока не будет, хоть век иль два прожди!
И как-то так случилось, согласно все решили,
Поговорив с Ноздрёвым, запутавшись совсем…
И раньше колебались. Мотались: или - или…
Теперь же так увязли серьёзно, больше чем…
Вот почему, скажите, оно вот так бывает:
Какой-то человек толков и мудр во всём,
Когда речь о других… О, как он призывает,
Советы раздаёт, не глупые, причём!
Толпа кричит в восторге: «Как рассуждает здраво!
Какая голова! Характером каков!»
А нанесись откуда беда на эти «главы» -
Куды что подевалось… Вот и гляди каков…
И муж неколебимый весь сразу растерялся,
И вдруг на свет явился презренный вовсе трус…
Ребёнком вовсе слабеньким каким-то оказался…
Фетюк, как по Ноздрёву… С чего? Знать не берусь…
Но вот все эти толки, все мнения и слухи
С чего бы, неизвестно, но больше, чем кого
Коснулись прокурора да так, что до трясухи…
Пришёл домой с собранья и умер… Но с чего?
Ужели, от того, что непривычно много
За эти вот всё дни в раздумия ушёл?
Сказать нельзя наверно, но так взяла тревога-
Со стула прямо навзничь он хлопнулся на пол…
Домашние, как водится, всплеснули враз руками,
«Ах, Боже мой!» - вскричали – За доктором скорей!»
Но выяснили быстро, причём заметьте, сами,
Что доктор не поможет, коль смерть вблизи дверей…
И прокурор отныне – бездушное суть тело…
Благодаря лишь смерти сумел, всем доказал,
Что прежде у него душа-то всё ж имелась
И только что из скромности показывать не стал…
Меж тем явленье смерти равно меж всеми страшно,
Как в малом человеке так, скажем, и в большом:
Тот, кто вчера ходил, был трусом иль отважным,
Сейчас лишь хладный труп, лежащий голышом…
Сквозь сомкнутые губы слова не вознесутся,
Не шевельнутся брови и глаз не подмигнёт…
Не скажет о чём думал… Уже не встрепенётся…
Оставил все заботы и скинул с сердца гнёт…
Один Господь и ведает, зачем теперь вот помер…
Лишь у Него ответ, чем жил до этих пор…
С чего вдруг прокурор исполнил этот «номер»?
Чего так испугался, какой в «избе» был сор?
Вот разве же не странно: простой уездный город,
Каких по всей России захочешь – не сочтёшь…
Откуда этот страх? Откуда чуши короб?
Такого навертели – в романах не прочтёшь…
Несообразно вовсе… «С чего они так мыслили?
Слепили явный вздор, перепугав себя…» -
Сказали бы читатели да к дуракам причислили
Чиновников несчастных, а с ними и меня…
Поскольку очень щедры на это слово люди!
Умеет прислужиться оно на дню сто раз.
Из десяти хороших сторон одна глупее будет
И этого достаточно, чтоб все признали вас
Полнейшим дураком, ума не замечая…
Читателю легко судить поверх голов,
С верхушки-то своей, бесстрастно отмечая,
Откуда видно всё пространство без углов…
Не так, как тем, кто ниже, кто чётко различает
Лишь только те предметы, что рядышком, у глаз…
На равном себе уровне он много примечает…
Бывало так в истории… бывало и не раз…
Когда б так рассуждать, то целые столетия
Возможно бы повычеркнуть. Из памяти стереть.
Как вообще не нужные, как вовсе пустолетия,
Как всё чего достойны – забвение и смерть…
Поскольку много было у мира заблуждений,
Которых бы, казалось, ребёнку не свершить!
Какие искривлённые пути для убеждений
Он избирал, блуждая… Легко ли вдруг решить,
Где нужно повернуть и сколько пройти прямо,
Чтоб выйти точно к цели да в царственный чертог?
Казалось, та дорога и шире и без ямы,
Освещена огнями – слепой бы видеть мог,
Но почему-то мимо текли людей потоки…
Их Небо вразумляло, указывало путь,
А всё одно блуждали, все исчерпавши сроки.
Умели отшатнуться… Господь! Не обессудь…
Текущим поколениям видны просчёты ясно!
Оно теперь дивится, хохочет… Им смешно…
Того не понимая, что и само несчастно –
Барахтается также, пусть в чём ином оно…
День каждый начинает ряд новых заблуждений,
Которые потом их внуки осмеют…
Своим подобно предкам средь «твёрдых» убеждений,
Но все их аксиомы решаются не тут…
*