1
Сияйте, звезды!
Я не против.
Светите, милые, во тьму.
Мой брат умен и оборотлив,
Он понимает, что к чему.
Он знает точно: это – надо,
Здесь можно кончить, там – начать,
А мне дана одна награда:
Предвидеть, знать – и промолчать.
Все чувствовать острей и шире,
Слыть простофилей до седин...
Сияйте, звезды!
В этом мире
Начала два, конец один.
2
О время!
Прояви терпенье,
Дай разобраться, что к чему,
И что мне брат
с его уменьем
Жить не по сердцу – по уму!
Я – скряга над щепоткой соли,
пустивший душу в оборот,
А брат жирует на просторе,
Клубнику собственную жрет.
Он все еще рябины рубит
Он мною хвастает порой,
И женщин, мной забытых, любит,
И выступает, как герой,
Герой поэмы этой странной,
Где ямб с хореем пополам,
Мой брат – подвижник неустанный,
На счастье свыше данный нам.
Когда б не он – пустое дело:
Трава бы даже не росла,
Картошка в поле не толстела,
Корова плод не принесла.
Он любит спорить осторожно,
Обделать дельце под шумок
И песни петь с тоской острожной,
С полынной горечью дорог.
3
Что – брат!
Другие были факты,
Другие страсти и грехи:
Инсульты, раки да инфаркты,
Журналы, слухи да стихи.
А дети – шалости и драки,
Быт от прилавка до плиты,
Еще – бездомные собаки,
Осиротевшие коты...
Что делал я?
Не все упомню:
Был в жизни Север и Восток,
Летели дни, летели комья
Из-под колес, из-под сапог.
И шкот в руке, и флаг на древке,
И часто сердце на засов,
И жизнь была подобна спевке,
Где только проба голосов.
Брат преуспел...
И значит это,
Что я спокойным быть могу:
Он оправдал судьбу поэта
И сам оправдан...
4
На лугу
Стога стояли
или копны,
стояли пасмурные дни.
Мой край озерный,
край окопный,
Самой Карелии сродни.
В полях дожди ботву промыли,
Как дивно пахло от костров!
А караси
в зеленом иле
Куда вкуснее осетров!
И в облака смотрела гневно,
Привстав с колючего жнивья,
Моя Любовь Варфоломевна –
Святая бабушка моя.
5
Тела лежали неживые,
Метался «мессер» сам не свой,
Штыки ржавели ножевые –
Курсанты гибли под Москвой.
И все решается в минуту,
И все останется в веках:
В траншею – с поезда,
с маршрута,
И сразу в вечность – впопыхах.
И веришь другу,
веришь в знамя,
В бутылку грозную в руке...
«Ребята! Не Москва ль за нами?...»
И правда вся – в политруке.
6
Когда пружины взведены,
И пулеметы на отшибе,
И выше бога лейтенант
С лихим наганом на ремне,
Не до семьи,
не до жены,
Не до трагических ошибок, -
Принес бы водку интендант,
За похороненных – вдвойне.
7
Жизнь – на взлете,
И смерть – на взмахе.
Черно-белый уют равнин.
Две прорехи от пуль в рубахе,
Две гранаты
и карабин.
Ни патрона нет,
ни патрона,
Только все же спокойней с ним.
Бой утих,
и вопят вороны,
И течет над воронкой дым.
8
Вздох протяжный,
и воздух грузный,
Лес молчит, и молчит гранит, -
В сосняке, над речушкой Рузой,
Вместе с ротой комсорг зарыт.
Уходили из институтов
Добровольцы за взводом взвод,
Хоронили их без салютов
В самый первый военный год.
У пылающих плесов Волги,
У сожженных смоленских сел
Умирали твои комсорги,
Вожаки твои,
Комсомол.
Одиночеству обреченный,
Кто-то ждет,
Кто-то верит в сны,
Ходит женщина –
в черном-черном –
По дорогам большой войны.
Помнит цепи в пальтишках штатских
Со штыками наперевес
Мать зарытых в могилах братских,
Мать строителей братских ГЭС.
9.
И когда мой отец
Пробивался
из-под Белостока,
И когда он упал,
Не сломав роковое кольцо,
Были сосны в смоле,
Реял сокол
над лесом высоко,
Отстрелялся солдат –
И в века просияло лицо.
Потому-то всегда,
В дни свершений
и горькой утраты,
С фотографий поблекших,
Из писем своих и бумаг
Он является мне
И, наверное,
младшему брату
Непреклонным судьей:
Кто наследник,
Кто друг
или враг.
И зачем эти строки,
Когда отстучали винтовки,
И зачем эти счеты,
Когда миновала беда?
«Сын мой!
Слышишь меня?..
Норматив боевой подготовки
Сдал хотя бы на тройку?»
И я говорю ему:
- Да!
10
А что ж Любовь Варфоломевна?
Когда дождется светлых дней?...
В широком поле пусто, певно,
В дому – цветистей и новей.
А ей всю жизнь кричать ночами,
Читая письма по слогам.
Принес седой однополчанин
Пилотку сына и наган.
Старуха гроб захоронила,
В гробу забитом – никого.
Она в ларе наган хронила
С тремя патронами его.
Она ремнем внушала внуку:
Ученье – свет!..
Какой там свет!
Зря обколачивала руку
Старуха на исходе лет.
Я жизнь ее же меркой мерил
И памяти не расплескал,
Я все прошел,
и все проверил,
И только счастья не сыскал.
Сквозь быт, обычаи и страсти
Я продирался напролом...
А может,
это тоже счастье,
Но в измерении
ином?
11
Не утвержденные по штату –
Творцы былин, творцы поэм, -
Мы понимаем: виноваты.
Но спрашиваем –
перед кем?
Перед тобой, ржаное поле,
Где синева, роса, туман?
Перед татарскою неволей,
Где каждый нищий – конный – хан?
Перед туретчиной турецкой,
Где дед болгарина спасал?
Перед неметчиной немецкой,
Где наш навек мемориал?
Стоять за всех – такая доля
У русских –
в стужи и дожди, -
Прости ты им, ржаное поле,
Сердца и души пощади.
Прости спроста,
и мне и брату,
Хоть он порядочный нахал:
Стоял за всех,
за всех ответил,
И всем по совести воздал.
Знать, потому
он чист и светел –
В Германии мемориал.